некоторым поэтам, но то, что он делал для Приблудного, – невероятно! Он подсказывал эпитеты, рифмы, строчки. Благодаря тому, что Иван писал на сельскую тематику, противопоставляя деревню городу, писал о своей умершей матери, его стихи были близки Есенину, и он другой раз дарил ученику лирические сюжеты, четверостишия и т. п. Казалось бы, молодой поэт должен быть благодарен своему учителю. А что вышло?»
Из письма Сергея Есенина Галине Бениславской: «Гребень сей Приблудный пусть вернет. У меня все это связано с капризами суеверия. Потом пусть бросит свою хамскую привычку обворовывать ближних!»
Из письма Сергея Есенина Галине Бениславской: «У меня к вам большая просьба. Вчера Приблудный уехал в Москву. Дело в том, что он довольно-таки стал в копеечку, пока жил здесь. Но хамству его не было предела. Он увез мои башмаки. Не простился, потому что получил деньги. При деньгах я узнал, что это за дрянной человек».
Негодование Есенина не значило ровным счетом ничего: он по-прежнему любил талантливого паренька. По-отечески опекал и чувствовал себя за него в ответе. Приблудный тоже любил своего учителя. Он посвятил ему лучшее из своих стихотворений – «Тополь на камне».
Из письма Сергея Есенина Галине Бениславской: «Что нового написал Приблудный? Он, собака, мне ни единого слова не написал».
Есенин – Приблудному:
– Если будешь
Писать так же,
Помирай лучше
Сейчас же!
Листочек с экспромтом Есенин наклеил на книжечку стихов Г. Адамовича «Чистилище».
Ответ Приблудного – Есенину:
– Едва ли, Сережа,
На эту похожа
Моя озорная стряпня.
Приблудный был вечером 25 декабря 1925 года в 5-м номере «Англетера» у Есенина. Это была их последняя встреча. В то время Приблудный жил в Ленинграде, т. к. после закрытия ВЛХИ его и Наташу перевели в Ленинградский университет. Наташу родители не пустили. Будущий зять им не нравился. Приблудный уехал один.
На похороны Сергея Есенина Иван не пошел – он боялся покойников. Учитель так и не узнал, что его единственный ученик с 1925 года является секретным сотрудником ГПУ. Похоже, об этом не знала и его возлюбленная. А вот поэт Клычков отказывался бывать в компаниях, где присутствовал Приблудный, не доверяя ему. Он считал его сексотом. Как оказалось, справедливо.
После смерти своего учителя и благодетеля Приблудный не пропал. Обаятельного лоботряса многие любили. Иван дружил с сыновьями артиста МХТ И.М. Москвина – играл с ними в волейбол, через них подружился с учащимися Школы-студии Художественного театра. Всех гардеробщиков театра знал по именам. Дружил с администратором, доставал контрамарки. Запросто бывал дома у Москвиных, Качалова, Утесова. Запросто заходил в кабинет к Бухарину, разговаривая с ним, мог сесть на его стол. Часто выпивал в баре на Пушкинской с Карлом Радеком. К жене А.В. Луначарского мог обратиться – «деточка»! К тому времени уже были напечатаны «Злые заметки» Бухарина, а беспринципный парень совершенно не обижался за своего покойного учителя! Да и Райх с Мейерхольдом дружили семьями с Бухариными.
Интересный факт приводит в воспоминаниях жена Приблудного – Наталья. В 1928 году широко отмечалось тридцатилетие Московского Художественного театра. На торжестве выступил и Приблудный. Он читал свое стихотворение «Россия». Зал долго рукоплескал ему. В первом ряду сидели В.И. Немирович-Данченко, В.И. Качалов, И.М. Москвин. Они вставали и подходили к сцене, чтобы пожать руку молодому поэту. Через несколько дней он получил официальное письмо на бланке Художественного театра с благодарностью за выступление. Спустя много лет, в одной компании Наталья Зиновьева (Милонова) вспоминала успех бывшего мужа на этом концерте. Нашлась в компании женщина, которая тоже тогда присутствовала на том концерте. Она «вспомнила» выступление Ивана с «матерным» стихотворением! Это «Россию»-то!!! Вот что наделали «Злые заметки» Н. Бухарина с разоблачением «есенинщины».
И. Приблудный – Е.Ф. Никитиной (Ленинград, 20 января 1926 года): «Милая Евдоксия Федоровна! Как же в конце концов мне понимать Ваше молчание. Это уже не просто молчание, а полное игнорирование. Я уже пятый раз пишу Вам, передаю через других, а ответа от Вас никакого. Вы же прямо-таки убиваете. Особенно теперь, когда я потерял Сергея Есенина <…> Я думаю, и вообще люди должны отвечать, что бы кто их ни спросили. И тем более люди, имеющие некоторые обязательства. Ведь это почти скандал. После смерти Сергея меня особенно ждут теперь и в Москве и здесь <…>
Все-таки уважающий Вас
Иван Приблудный».
Так Приблудный обращался с просьбой издать свою первую книгу «Тополь на камне» (М., «Никитинские субботники», 1926)
С очаровательной настырной непосредственностью шел он по жизни. Но даже многолетняя служба в органах ничем ему не помогла. Он был уверен, что получит квартиру в строящемся доме от своего ведомства в Камергерском переулке, но так и не получил. Подавал заявление в члены Союза писателей, но над ним только поиздевались. За плохую службу он был арестован и расстрелян. Отсидела 8 лет и его бывшая жена Наталья, т. к. не имея своего угла (как и его учитель Есенин), Приблудный после развода все еще был прописан у нее. Только после смерти бывшего мужа Наталья узнала его подлинное имя – Яков Овчаренко.
Тверской бульвар, дом 23
Зарубежная поездка со всемирно известной танцовщицей создала вокруг Сергея Есенина нездоровый ажиотаж. По возвращении из зарубежья он оказался, словно «под увеличительным стеклом». Даже старый приятель Рюрик Ивнев при первой встрече после длительной разлуки пристально вглядывается в него и отмечает «неуловимое любование» своим европейским лоском, безукоризненным костюмом, лайковыми перчатками, элегантной шляпой…
Айседора Дункан и Сергей Есенин
Тверской бульвар, дом 23
Помните, у франта Маяковского есть строка: «Смех! Коровою в перчатках лаечных!» Не удержался Владимир Владимирович и капнул ядом. У многих вид Есенина вызывал зависть. Лев Никулин увидел возвратившегося поэта таким: «В ту пору при Московском Камерном театре Таиров создал нечто вроде мюзик-холла – артистическое кабаре «Эксцентрион». Здесь собирались актеры, художники, литераторы, новинкой был вывезенный из-за границы танец «шимми», и мы увидели грузную, в открытом голубовато-зеленом платье, немолодую женщину – Айседору Дункан, танцующую в паре с Таировым. Далеко за полночь пришел Есенин, он почему-то был во фраке, очевидно для того, чтобы поразить нас, но эта одежда воспринималась как маскарадный костюм; мне помнится, он всячески старался показать свое пренебрежение к этой нарядной одежде. Озорно, по-мальчишечьи, он вытирал фалдами фрака пролитое вино на столе, и, когда теперь перечитывая Есенина, я нахожу
