class="p1">JR [сорежиссер фильма «Лица, деревни»] говорит, что искусство меняет общество. Я в это не верю. Мы лишь делимся надеждой, что то, как люди смотрят друг на друга, изменятся к лучшему. А наше «художественное видение» лишь предлагает еще одну точку зрения.
Если мне удалось снять «Клео с 5 до 7», фильм о женщине и страхе смерти, то потому что девушка была красивая. Если бы я рассказывала такую же историю об одинокой женщине 55 лет, никому не было бы интересно, что она умирает и что у нее рак. И тут мы подходим к другому вопросу: что хочет видеть зритель? Думаете, зрители хотят видеть правду? Не хотят. Если бы вы сняли фильм о проблемах профсоюзов и рабочем, которому надо рано вставать, думаете, люди бы пошли на такой фильм в субботу вечером? Нет. Они хотят развлечься, посмотреть на красивых людей, увидеть мечту. Они согласны на то, чтобы повышать сознательность, но пусть это приправлено развлекательностью. Нельзя забывать о том, что кино – популярное искусство. Люди не хотят, чтобы их все время учили. Если мы хотим изменить образ женщин, надо стараться не стать занудами, которых никто не хочет слушать.
В «Одна поет, другая нет» активистский дискурс я поместила в песни. Это было тактическое решение. Никто не слушает «дискурс». Не читает энциклопедий. Все нужно прожить, пропеть, прочувствовать. Я думала, что так мое послание станет сильнее и эффективнее.
В «Счастье» я пыталась сделать форму фильма такой милой и приятной, что, если вы не хотите думать о его смысле, то и не надо. Можете смотреть на него как на пасторальную картинку и довольстоваться таким ответом: «Герой немного эгоистичен, но жизнь продолжается». Вы также можете задуматься: почему природа так жестока? Какова функция женщины? Почему ее можно так быстро заменить – в чем тогда смысл ее жизни? Значит ли это, что она нужна, чтобы просто гладить, готовить и укладывать детей спать, и любая блондинка может заменить жену этого мужчины? Но вы не обязаны читать фильм на этом уровне. Я пыталась снять ясный фильм, но моя главная цель была в том, чтобы он получился достаточно развлекательным. Поэтому он такой гладкий. (Но я перестаралась, и фильм не очень получился.) Я хотела, чтобы он был как аппетитное яблоко, которое захочется съесть.
Я бы не назвала мои фильмы «очаровательными», скорее они теплые.
Денев
Для Жака Деми Денев воплощала идеальную мадмуазель, принцессу из сна и парикмахершу (его мама была парикмахершей). Моя дружба с Катрин началась с того, что я подняла ей волосы со лба на пробах «Шербурских зонтиков». Лишившись своей густой челки, она немного всплакнула от робости, зато стало видно, какое у нее чистое и ясное лицо. Эту прическу с забранными вверх волосами в 1964 году переняли многие девушки. Позднее я была беременна Матье, а она – Кьярой. И мы много болтали, шутили и смеялись – на глазах у Жака. Из ревности или в шутку он придумал беременного мужчину (Марчелло Мастроянни!), жену которого играла Денев [фильм «Слегка беременный»].
«Без крова, вне закона»
Я снимала фильм уже пять недель и посмотрела отснятый материал в том порядке, в каком он должен был идти в фильме. Вдруг я ясно увидела, что сняла: Мона встречает разных персонажей и время от времени шагает по дороге между эпизодами-скетчами. Это было совсем не то. Я вспомнила мой первоначальный замысел: одинокая девушка, бредущая среди пейзажей Гарда. Нужно было поменять структуру. Создать впечатление, что она идет очень долго, и ее путь прерывается встречами с персонажами. Нужно было найти способ показать это ходячее одиночество. Я представила себе серию тревеллингов, с монтажом и без. Их должно было быть двенадцать. Без слов. Со специально для них написанной музыкой. Они должны были идти справа налево, чтобы сопровождать героиню, как бы идя против течения (в нашей культуре мы читаем слева направо, и любое движение справа налево кажется не совсем естественным и затруднительным).
Технические приемы и кадры – только средство подвести к эмоциям. А это сильные эмоции. Поэтому я показываю мертвое тело в самом начале фильма – мы находим ее уже мертвой. Мы рассказываем историю этой девушки так, что зритель не может подумать: «Может быть, ее еще спасут». Ясно, что она умерла. История так рассказывается не для того, чтобы давить на жалость, не ради сочувствия. Это история об отрицании: Мона все время говорит «нет». И я не знаю, как она очутилась на дороге и почему говорит «нет». Но мне интересно наблюдать за самыми разными реакциями на это «нет», противопоставляющее ее обществу, в зависимости от того, кто ей встречается. Поэтому, когда мы стараемся не больше, а наоборот меньше рассказывать о том, кто она, что у нее в голове, показывать ее через реакции других людей, зритель больше узнает о них, чем о ней.
Я всегда подбирала людей, голосующих на дороге. Однажды в Калифорнии подобрала мужчину (я была с дочерью, ей было одиннадцать). Он спросил: «Можно я прилягу на заднем сидении?» Я сказала: «Ложитесь, поспите». Когда мы приехали, куда хотели, я сказала: «Мы на месте, я высажу вас здесь». Он сказал: «Лучше я тут останусь». Я ему: «Мы не можем вас здесь оставить». Он мне: «Не хочу уходить. Мне так хорошо в вашей машине. Хочу спать в ней». И я подумала: что мы будем делать? Огромный мужик, бродяга, сильный и, может, болен чем-нибудь. Я испугалась, что он наркоман. Можно оказаться в ситуации, в которой уже невозможно быть милым и спокойным. Меня всегда интересовали люди, у которых ничего нет, потому что им что ни дай – они всё возьмут. Я это очень быстро выяснила. Даешь им деньги – берут, еду – берут, крышу над головой – тоже. Они вас не просят, не разговаривают с вами, не хотят вас, вы им не нравитесь – они просто нуждаются.
Плохо быть бедным, но одиноким – труднее.
Противоречия
В моих фильмах всегда два объекта, как в «Одна поет, другая нет». В «Пуэнт-Курт» деревня и пара – две сущности, которые нельзя соединить вместе, коллективная жизнь и жизнь частная. Или два моих фильма о Лос-Анджелесе, «Стена, стены» и «Документатор». Первый фильм – портрет Лос-Анджелеса, состоящий из того, что показывается на улицах, пальм, солнца и фресок, того, как самовыражаются жители города. А потом второй фильм, как тень первого: фильм о том, что вы не видите в Лос-Анджелесе, неизвестный город внутри города. Это снова
