– Тогда вы крестились?
– Нет, раньше. Незадолго до этого я познакомился со священником – он спас меня от смерти. Я приехал в гости к своему приятелю и потерял сознание. Он понял, что вызывать «скорую» бесполезно, бросил в машину и повез среди ночи к отцу Александру в простую деревенскую церковь, что в селе Верзилово. И там меня отец Александр крестил полуобморочного, а потом исцелил. Долго он со мной возился, несколько месяцев. Дьявола из меня выгонял. Он вообще-то экзорцист. Кстати, потом за то, что людей исцелял верой своей, которой в нем, как в угоднике святом, и пострадал. Его обвинили в том, что он за деньги нанимает людей, которые разыгрывают исцеление. Грязная получилась история. Приход у него отняли, а самого до инфаркта довели…
Прививка жизни
– После войны во Вьетнаме число американских ветеранов, покончивших с собой, составляет, по некоторым данным, 100-150 тысяч человек. Это в три раза больше, чем погибло на войне. У нас после Афганистана, видимо, было то же самое?
– Нежные они больно, американцы. Это называется «послевоенный синдром». Обычная реакция человеческой психики. Достается всегда десантникам и пехоте.
– Почему именно им?
– Артиллеристы и летчики не видят последствий взрывов их снарядов и бомб. Они стреляют слишком издалека или с высоты. А десантники и пехота идут туда, где ЭТО все уже лежит… Знаете, что остается от человека, попавшего в зону действия вакуумного взрыва? Просто тушка. Лежит человек, на нем нет одежды, куда делась – неизвестно. И кожи тоже нет. Мясо одно. Доводилось видеть… А если бомба попадает в здание или, например, в машину, так называемый «Штурм-2», то тушек много. У кого-то психика не выдерживает: кто-то сходит с ума, кто-то спивается. А как узнать, почему человек спился? Потому что воевал или у него склонность была? Но вообще-то мало кто нашел себя после Афгана в полном объеме. Я, например, до сих пор считаю, что полноценной жизнью жил только на войне.
– У вас были моменты, когда не хотелось жить?
– Были, но это не с войной связано, а с личной жизнью…
Кино
– Какие фильмы об афганской войне, по вашему мнению, наиболее достоверны?
– А такие есть?
– Федор Бондарчук говорит, что показывал свой фильм «9 рота» ветеранам афганской войны, они остались довольны…
– Я не знаю, кому он показывал. Вы мне скажите: как можно забыть целую роту? Побойтесь Бога! За этим следует трибунал. В роте сто рыл! Как их можно забыть?! Это как может быть, что люди сидели два месяца без всякой еды? Это что за бред? Существует продовольственное довольствие в Красной Армии – куда оно делось? Кто и когда сидел два месяца? От силы три-пять дней либо стационарный пост, но стационарный пост – это нормальный оборудованный опорный пункт, со своей скважиной, с банькой, приличным блиндажом. Все огорожено, прикрыто минами, танк или артиллерийское орудие в обязательном порядке приданы. К такому посту хрен подойдешь запросто так на рассвете, как в «9-й роте» показано. Минимум два раза в неделю вертолет с консервами и почтой прилетает. А «Черные аисты»? Это в каком бредовом кошмаре можно придумать, что «черные аисты» в полный рост пойдут в атаку? Они же по большей части снайперы. Где это видано, чтобы снайперы во весь рост в атаку гуртом пёрли?! Так и при Наполеоне не воевали, не говоря о конце XXвека! Война – это наука. У Бондарчука целая рота. А рота, как известно, делится на взводы – четыре взвода. Каждым взводом командует офицер. В 9-й роте куда офицеры подевались?! А еще феномен: где, интересно, Бондарчук видел ствол такой – кривой, покоцанный – к пулемету ПК? А ему в голову не приходило, что ствол у пулемета ПК сменный? По нормативу меняется за шесть секунд. Этого ему никто не мог объяснить из консультантов, если он в армии не служил и пулемет первый раз в жизни видит?
– А как вам эпизод с Белоснежкой?
– Ну такое я допускаю. Ну учебка еще ничего – первая серия. Серебряков хорош – вопросов нет, там все, как надо. Пореченков – все нормально. Пока шла первая серия, мне все нравилось. Как только они перелетели через границу – понеслась корова в рай. Заказной сюжетец, да и исполнение под стать. Тьфу, прости Господи!..
– А как на самом деле?
– А нормально выходили, не потеряв ни одного солдата. Громов выводил. И последним выходил наш батальон. БТР с красным знаменем и Громовым на борту – это наш. 177-й отряд особого назначения. Кто обеспечил проход через Саланг? Ахмад ШахМасуд. Он был счастлив, что советские войска уходят, и сказал: «Ребята, вы главное идите, а безопасность я вам обеспечу». Ни единого выстрела по колоннам не было. Задавили двух идиотов, которые перепились метилового спирта и попали под колеса собственного БТР. Вот, кажется, и все потери 170-тысячной армии на выводе войск. Армия, которая ушла с оружием, со знаменами, полевыми кухнями и прочими причиндалами. При полном параде ушла.
Надежда
– Давайте вернемся к нашим белоснежкам.
– У меня Белоснежки не было, у меня была любимая женщина, а это не одно и то же.
Она была невестой моего приятеля. Первый раз я ее увидел, когда духи расстреляли нашу колонну. Сморю – бежит по асфальту в красной майке, живая мишень, и орет дурным голосом: «Там раненые остались!» – «А ты медсестра?» – «Нет, строитель». – «Ну и сиди тихо, будут тебе твои раненые». Собрал восемь человек, пошли отбивать, отбили. Правда, потом отбивать пришлось меня. Я в той атаке первый раз был ранен. Раненых, которых отбили, собрали и погрузили в БТР. А вот отойти сами не успели. Меня, во всяком случае, снайпер – «аист черный» прилично достал. А потом, когда я вернулся после лечения, как-то на 7 ноября собрались выпить водки, и приятель мой, Олег, говорит: «Что это мы, как кони педальные, без баб да без баб? Давайте по бабам сходим». И пошли к знакомым. Смотрю, там она – Надежда. Тоже в гости пришла. Олег ее увидел, и его переклинило: «Люблю – не могу». Я ему: «Ты коня-то притормози – у тебя в Екатеринбурге жена». – «Да я с ней три года не живу…»
Словом, я уехал в отпуск, а когда вернулся, у них уже все сложилось и дело к свадьбе шло. Нади тогда в батальоне не было. Она тоже в отпуск уехала. Олег аж изнылся без нее. Месяца через полтора настал Надежде срок из отпуска возвращаться. Олег отпросился у комбата слетать в Кабул, встретить ее у самолета. Словом, комбат дал ему краткосрочный отпуск. Погода была нелетная, вертолетов на Кабул не было. Олег каждое утро на вертолетной площадке ждал, а к обеду возвращался в роту. Так и в то злосчастное 18 марта было. Около обеда прозвучала боевая тревога. Третья рота улетела прочесывать кишлак Сахибхан в шестидесяти километрах южнее Газни. А наша первая должна была выйти туда на броне, чтобы помочь роте Бекоева, если что не так пойдет. Собирались мы неохотно – ясно было, что пока будем по бездорожью добираться, рота Бекоева уже три раза обратно успеет вернуться. Вдруг смотрю – Олег вдоль колонны идет с автоматом на плече: «Я с вами». – «У тебя отпуск, куда ты прешься?» – «А мне скучно». Я ему даже сказал, чтобы он дурака валять перестал, а он: «Все равно к вечеру уже вернемся, а завтра я и полечу за Надей. Сели, поехали. Ка-а-ак вляпались! Рота Бекоева чуть ли не наполовину легла. Меня в очередной раз ранили в палец, прямо в нервные окончания – ранение не тяжелое, считай царапина, а боль такая, что искры их глаз сыплются. Олег оттащил меня под стену и, пока санитар меня перевязывал, убежал отбивать третью роту. Пяти минут не прошло – слышу по радиостанции: «У “десятого” потери». Меня как торкнуло: «Олег!» И точно. Сразу насмерть, даже «мама» не успел сказать. На следующий день к обеду приезжаем в батальон, а на плацу Надежда стоит. Лицом вся черная. Колонну ждет. Знала уже, что тело Олега у меня в боевой машине в десантном отсеке лежит. На девять дней, когда она собрала поминки, думал, водка поперек горла станет, а на сорок дней горе понемногу утихло, были новые потери, подзабылось все, острота прошла, сгладилось, можно сказать. Говорил же, психика человеческая такая. Для мирного времени сорока дней мало, а на войне – вполне приличный срок. Словом, помянули Олега, и я пошел караул проверять. А ребята пока еще у Надежды за столом оставались. Надя вышла меня провожать, на улице протянула руку, словно бы попрощаться, я тоже протянул. А она что-то сунула мне и обратно в дом зашла. Я ладонь разжал – а там ключ. Надо сказать, что нас никто не осудил. Олега-то все одно не вернешь, а жизнь продолжается – и это не красное словцо. А-ля гер ком а-ля гер.
