налетает на нас. Я втягиваю голову в плечи, но он, как это ни странно, обращается к Жерару:
— Он что, напился?
А тот, лицемерная задница, озабоченно смотрит на меня и говорит:
— Да вроде нет…
К несчастью для него, этих трех слов хватило, чтобы в воздухе повис такой запах абсента, что можно было разливать по рюмкам. Запах перегара был дьявольский, нечеловеческий. Уверяю вас, его можно было распознать за версту… и сообразить, что ближе подходить не стоит. Можно упасть в обморок.
Естественно, до всех тут же доходит, в чем дело, я начинаю улыбаться. Он себя выдал, факт налицо, с меня сняты все обвинения, от истины никуда не уйти, да и от Вебера тоже…
Сюрприз: Франсис Вебер в ярости кидается на меня:
— Я так и знал! Ты напился!
— Я?!
— Ты, а кто же? Жерар мне неделю назад поклялся больше не пить! И ты немедленно поклянись!
Я мог бы протестовать, но я не доносчик. Так что пришлось дать слово.
И в довершение всего Вебер сказал Жерару:
— А ты за ним присматривай!
Присматривать за мной! За мной!
Ей-богу, все давно знают, чего стоят клятвы Депардье!
Дело нехитрое: если он поклялся не пить, на него нападает хандра, а когда он хандрит, то пьет!
Мы это знали по крайней мере со времен «Невезучих». И больше боялись того, что будет на следующий день после клятвы, чем на следующий день после пьянки.
Сцена с портье, например, навсегда останется в моей памяти. Мне бьют морду, и потом я ползу по гостиничному холлу. Депардье входит во вращающуюся дверь, сгребает меня в охапку и зовет носильщика.
Просто, не правда ли? То есть просто, если на трезвую голову, а я знал, что такой головы у него в тот день не было. Если он выпьет, у него глаза незаметно сходятся к носу. Так вот, в тот день они просто приклеились к крыльям носа. Он был совершенно в стельку. Ну я-то был в курсе, потому что уже немного его изучил, Веберу же он выдал себя еще одной маленькой деталью.
О, совсем крошечной: на первом дубле он вошел во вращающуюся дверь, сделал полный оборот и стал искать меня на улице.
Естественно, Вебер был вне себя, и дубль пришлось переснимать.
Начали. Входит Депардье… Все в норме. Тут он наступает мне на руку… Всем весом…
Депардье стоит у вас на руке. Вы можете себе это представить?
И если бы еще Депардье порожняком, а то полный под завязку!
Естественно, я заорал.
— Теперь ты мне решил кадр запороть?!
— Да я не виноват, это все он!
И Жерар добавляет:
— Браздиде, я дебдожко уздал.
— Да, устал в стельку! Переснимаем!
Третий дубль. И тут, о чудо, он входит, сгребает меня… Да разве могут полбутылки рома помешать ему поднять меня в воздух — наоборот, так ему легче держать равновесие. Словом, все прошло отлично. Правда, мы так и не поняли, кого он все время звал!
— Брагразих! Баргазних!
В конце съемочного дня Вебер поручил своему ассистенту Филиппу следить за нами.
И тот следил. Глаз не спускал. Думаю, в бытность ассистентом у него не было задания труднее.
Глава XVII. Методические рекомендации
Случалось ли вам заснуть на стиральной машине, работающей в режиме быстрого отжима? Нет? Тогда вам не понять, что такое ночь, проведенная в самолете Ту. Ту — это такой русский самолет, изобретенный еще до появления авиации, самолет, о котором вспоминал с ностальгией еще Мафусаил.
И все-таки они летают. Плавностью их полет напоминает полет нервной мухи вокруг керосиновой лампы, мухи, твердо решившей: «Полечу вверх, а может, вниз, хотя, пожалуй, вправо, или же нет, лучше влево, там тоже неплохо…»
Три часа ночи. С третьей попытки нам наконец удается сесть совсем недалеко от посадочной полосы, расположенной в самом сердце Грузии. Именно там должны начаться съемки фильма «1001 рецепт влюбленного кулинара».
Собралась вся без исключения съемочная группа, от продюсера до электрика, от режиссера до разнорабочего. Все приехали, чтобы обнять меня, пока я жду свой багаж. После всех злоключений мне хочется скорее лечь в постель и прийти в себя, поэтому я колеблюсь, нужно ли мне обнимать всех.
И напрасно.
Пока мне выдавали чемоданы, я мог бы сочинить отдельное стихотворное приветствие каждому из группы, а также всем пассажирам, членам их семей и экипажу самолета.
Да, я не сразу понял, что творится у нас за спиной. Привыкший забирать чемоданы с движущейся ленты транспортера, я, глядя на кучу вываленных на землю мешков, не сразу сопоставил эти две картины. А мешки все кидают один на другой, пока не вырастает огромная гора. Отряду спелеологов потребуется не меньше часа, чтобы поднять на поверхность мой личный багаж, разбросанный по разным местам и изрядно побитый…
— Всегда у вас так?
— Нет, сегодня быстро, в честь твоего приезда…
Около пяти утра процессия наконец трогается в путь… Я собираюсь дорогой немного вздремнуть, так сказать, авансом, пока не прибудем в отель.
Случалось ли вам спать в самолете Ту? Да? И все равно вам не представить себе поездку на грузовике по грузинским дорогам. Поначалу кажется, что колеса проколоты, под конец приходит уверенность в том, что они квадратные. Ямы — еще не самое страшное. Если вы едете по правой стороне дороги и яма прямо у вас перед носом, вы объезжаете ее слева. Если навстречу едет машина, тоже ничего страшного. Есть куча шансов, что перед ней тоже будет яма и она тоже возьмет влево. Встречная машина оказывается справа, чтобы объехать свою яму слева, а вы в это время оказываетесь слева, объезжая свою справа. Нет, главная неприятность — танки. Они не сворачивают, даже если впереди яма. А поскольку не так опасно влететь в яму, как влететь в танк, то мы выбирали ямы. Не пропустили ни одной.
— Откуда столько ям?
— Из-за танков.
— А почему столько танков?
— Ах это? Да пустяки, просто было покушение на президента. Не бойся, у нас все под контролем.
«Под контролем»… Я впервые слышу эту фразу, и в их устах она звучит как-то даже угрожающе. Грузины бывают особенно непредсказуемы тогда, когда держат все под контролем. В данных обстоятельствах, несмотря на усталость, уснуть я не могу. И с нетерпением жду приезда в отель.
Вереница машин далеко растягивается в ночи; они переваливаются из ямы в яму, прыгают на кочках, чихают и глохнут и час спустя останавливаются
