Уже одного этого было достаточно, чтобы понять – Богров, как минимум, что-то недоговаривает. Иначе ничем нельзя объяснить то, что он сообщил о письме «Николая Яковлевича» (как следовало из его информации, связанного непосредственно с ЦК ПСР) только спустя два месяца после его получения. Эсеры являлись главными объектами внимания охранки, и Богров обязан был бы немедленно сообщить руководству о случившемся.
После этого якобы «Николай Яковлевич» сам нашел Богрова на даче в Потоках под Кременчугом и сообщил о готовящемся эсерами во время киевских торжеств террористическом акте против премьера или министра народного просвещения Кассо. Одновременно он попросил найти квартиру в Киеве для ночлега и организовать доставку террористов в город моторной лодкой по Днепру.
И даже после этого Кулябко не обратил ни малейшего внимания на то, что такую важнейшую информацию «Аленский» ему немедленно не доложил. По словам Богрова, он обратился к начальнику охранки только потому, что прочитал информацию в какой-то московской газете о возможном покушении на Столыпина и узнал об утреннем самоубийстве, которое он почему-то связал с возможным покушением!
Дальнейшие действия Кулябко также не могут не поражать. Он попросил Богрова повторить все сказанное в присутствии Спиридовича и Веригина, таким образом раскрывая перед ними своего агента (не менее поразительно, что во время ужина перед приходом Богрова он ничего не сообщил коллегам о полученной ранее информации!). Если в отношении Веригина это с некоторой натяжкой можно оправдать тем, что тот являлся одним из руководителей Департамента полиции, то Спиридович по занимаемой должности вообще не имел никакого отношения к МВД и, следовательно, ни при каких условиях перед ним не мог быть раскрыт секретный сотрудник.
При разговоре со Спиридовичем и Веригиным Богров повторил с некоторыми дополнениями и незначительными изменениями ранее сказанное Кулябко и написанное в донесении.
Представляется невероятным, но сведения Богрова были сочтены начальником Дворцовой агентуры «полностью достоверными». Если доверчивость Кулябко (хотя речь шла об очевидных нестыковках) могла быть объяснена его бездарностью как охранника, а Веригина – полным отсутствием у него навыков практической охранной работы, то уж мастера розыска Спиридовича никак нельзя счесть непрофессионалом. Однако полковник не только не подверг сомнению столь неубедительную ложь (достаточно смехотворного утверждения о том, что БО ПСР могла обратиться за помощью к анархо-коммунисту), но и известил дворцового коменданта о важности полученной информации.
Странно также выглядит то, что раз информация была все-таки сочтена достоверной, о ней не доложили руководившему всеми охранными мероприятиями Курлову. Впоследствии это неубедительно объяснялось тем, что генерал был в этот вечер болен. Более того, сделать это на следующий день Спиридович и Веригин поручили Кулябко – самому младшему по должности и полномочиям в собравшейся компании. В дальнейшем (если верить показаниям Спиридовича) начальник охранной агентуры никакого отношения к делу о готовящемся покушении не имел и ничего не знал о предпринимаемых Кулябко мерах, что звучит фантастически. Сначала заявить, что государю грозит реальная опасность убийства, а потом ограничиться лишь некоторым усилением мер наружной охраны и ни во что больше не вмешиваться? Да и никогда бы Кулябко не взял на себя огромную ответственность принятия самостоятельных решений по делу, касающемуся безопасности императора, не посвящая во все детали начальство и влиятельного родственника.
28 августа Кулябко доложил Курлову в присутствии Веригина и Спиридовича о полученной информации и получил ряд указаний. После этого он направил филеров в Кременчуг и Потоки. Однако не было дано самого очевидного и необходимого указания – установить филерское наблюдение за самим Богровым. За квартирой на Бибиковском бульваре Кулябко наблюдение поставил, но каким образом! Как свидетельствовал явно сам удивленный Демидюк: «Того же 27-го августа вечером я учредил наблюдение за квартирой Богрова по Бибиковскому бульвару в доме № 4. По 31-е августа включительно люди мои наблюдали этот дом, но ни входа, ни выхода субъекта указанных примет не видели. С утра 1-го сентября я получил сведения, что «Николай Яковлевич» ночевал эту ночь у Богрова и что необходимо усилить наблюдение. Распоряжение подполковник Кулябко отдал в 3 часа пополуночи, и я 1-го сентября с 7 часов утра сам стал в наблюдении совместно с тринадцатью другими филерами. До этого времени наблюдение за домом Богрова ставилось обыкновенно с 9 часов утра и продолжалось часов до 10 вечера, так что после этого времени до утра всякий свободно мог пройти в квартиру Богрова, не будучи замеченным агентами».
Непонятная уверенность Кулябко оказала на всех какое-то буквально магическое действие. Опытнейший агентурист Спиридович не указал на странности донесения «Аленского». Не подсказал он шефу жандармов и элементарно необходимые действия. Среди них обязателен был запрос в Департамент полиции об имеющихся сведениях на эсеровского террориста «Николая Яковлевича». Дело в том, что Богров это имя не выдумал (как позднее и «Нину Александровну»). Он слышал о таком террористе в эсеровских кругах и использовал полученную информацию для придания правдоподобности своему рассказу. Вполне возможно, что ответ Департамента позволил бы точно узнать, где в данный момент находится боевик, а также сходятся ли описания внешности.
Но, судя по всему, никого из присутствовавших не интересовала реальная информация о «Николае Яковлевиче».
С 28 по 30 августа никаких действий, кроме маловажных запросов и имитации наружного наблюдения на Бибиковском бульваре, охранниками предпринято не было – развитие событий было полностью пущено на самотек (или, напротив, направлялось в нужную сторону).
Новый импульс происходящему опять придал Богров, сообщив Кулябко 31 августа тревожные новости. В показаниях подполковника об этом сказано следующее: «31 сего августа по телефону Богров сообщил, что Николай Яковлевич приехал в Киев и из разговора с ним он убедился, что дело, задуманное Николаем Яковлевичем, очень серьезное, и он предъявил ему требование собрать точные приметы министра внутренних дел Столыпина и министра народного просвещения Кассо, для каковой цели ему необходимо быть в Купеческом саду, так как за ним может быть установлено перекрестное наблюдение со стороны соучастников Николая Яковлевича и отсутствие его может привести к провалу».
«Аленский» как будто издевается над Кулябко. Достаточно одного пассажа о требовании «собрать» в Купеческом саду (где должен был присутствовать Николай II) приметы Столыпина и Кассо, чьи портреты несчетное количество раз печатались во всех российских газетах! Однако начальник охранного отделения без вопросов дает Богрову билет, нарушая инструкцию, строжайше запрещающую нахождение секретных сотрудников (как априори потенциально опасный по террору элемент) рядом с высокопоставленными особами и, тем более, императором.
