Ознакомительная версия.
Гуэрра спросил Шеварднадзе, глядя ему в глаза: «Зачем вам, грузинам, стряпать своими руками грязные «дела» Москвы?» Суд в помещении тбилисского Дома работников искусств освободил Параджанова 4 октября 1982 г.
Грозный поначалу, получив новое указание от властей Грузии, суд в одночасье изменил тон. Прокурор в перерыве между заседаниями подошел к Параджанову и на ухо сообщил, что срока не будет: «Только, пожалуйста, Сергей, не устраивайте публичного спектакля». Но тот не послушал.
Перед объявлением оправдательного приговора Параджанов вдруг потребовал слова и заявил, что милиционер, охраняющий его, разительно похож на Наполеона: «Ну-ка, сделай голову так, а теперь руки. Наполеон!» Потом рассердил судью: «Принесите килограмм лаврового листа. И белую простыню». – «Зачем?» – «Вы вылитый Нерон». По залу прошелся смешок. Покончив с Нероном и Наполеоном, этот обличитель «советского фашизма» вдруг заговорил о том, что он – настоящий ленинец и единственный режиссер, который может снять достойный фильм о вожде, великом мученике.
Вскоре Мастеру предложили снять вместе с Додо Абашидзе «Легенду о Сурамской крепости». Картину закончили в 84-м. Чета Гуэрра вновь приехала из Италии в Ликани, где услышала, что новый фильм не нравится местным властям:
«Узнав о нашем приезде, Шеварднадзе позвонил и попросил посмотреть «Легенду…» В Тбилиси мы пошли с Сержиком в небольшой зал (если не ошибаюсь, Дома кино), заполненный, судя по всему, чиновниками республиканского Госкино. Я и Лора сидели в первом ряду, Параджанов – на галерке…
Мы – единственные, кто после каждой части изо всех сил хлопали. Еще не включили свет, как Тонино вскочил и, выкинув руку вверх (повторяя почему-то известный жест Муссолини), закричал: «Капо лаворе!» – “Это шедевр!”»
В учебнике все было просто: Грузия становилась государством и обносила себя стеной от захватчиков, ставила крепости на границах. И они стояли. Только одна – Сурамская – никак не держалась: рассыпались камни. И строители пришли к гадалке и спросили, что делать, и та велела в основание крепости замуровать младенца мужского пола – тогда крепость станет нерушимой. Строители так и сделали, и предсказание сбылось. Параджанов изменил только одну деталь в средневековом грузинском эпосе: жертва, положенная в основание крепости, по легенде режиссера, из пассивной (безропотный младенец) стала активной: зрелый юноша сам приносил себя в жертву родине. И все наполнилось другим воздухом и смыслом. Воздухом высочайшей трагедии и поэзии. Это жертвоприношение, по Параджанову, было нотой повыше всех ранее известных жертвоприношений.
Участник съемок «Легенды…» А. Атанесян вспоминает: «Всю картину Сережа раскадровал своими руками, нарисовал каждый кадр – небольшой рисунок, чуть больше спичечного коробка. Он нарисует композицию и передает ее нам: «Вы такими каляками-маляками все окружите». Мы зачерчивали, подклеивали, вырезали – словом, делали всю черновую работу. Потом он сверху просто пальцем – помадой ли, маникюрным лаком, горчицей ли – давал тональность. Весь фильм предстал в последовательности. К началу съемок Параджанов был абсолютно готов. Он – да, но не мы. И вот почему. Сергей был совершенно непроизводственный человек, он знал, что хочет, но точно поставить нам задачу не мог. Мы не понимали, что от нас требует постановщик, и всегда опаздывали – ассистенты, помрежи, бутафоры. Мы не могли не опоздать, ибо не знали, что у него в голове. Он видит готовый кадр, каждый из нас должен сделать маленькую деталь, но Параджанов не объясняет, какую именно, и получаются неувязки, нервная обстановка и крик. Для него ясность творческой цели, для нас – абсолютная неорганизованность. И съемки были сплошь и рядом мучительными. Он работал с сотрудниками по многу лет, хотя про одних говорил, что это разбойники, про других – что «их видели уходящими в горы с двумя мешками денег» и прочую чушь…
Все костюмы Сережа делал своими руками. Шили их, конечно, портные, но он потом так драпировал, украшал и комбинировал, что получалось нечто ни на что не похожее. Больше вы нигде не увидите таких одежд, ни в одном фильме. В нем умер гениальный кутюрье. Впрочем, нет, не умер, поскольку костюмы, им сочиненные, остались навсегда в его фильмах. Только не надо искать в них исторической достоверности, школьники не будут по ним изучать эпоху.
Достоверность его не интересовала, и курдский платок, повязанный на голове грузинской княжны, отлично уживался с туркменским тюльпеком, поверх которого была накинута узбекская паранджа задом наперед, а сбоку висела кисть, которой обычно подхватывают портьеры в буржуазных гостиных… По этим костюмам вы всегда узнаете его фильм, даже если это будет всего один кадр.
Это не поэтический, не интеллектуальный, не абсурдистский и тем более не реалистический кинематограф, это – «кинематограф Параджанова».
Однажды в перерыве между съемками я спросил его, что им движет, есть ли какая-то закономерность в том, что он снимает этот эпизод так, а не эдак? Он ответил поразительно: «Мной всю жизнь движет зависть. В молодости я завидовал красивым – и стал обаятельным, я завидовал умным – и стал неожиданным». Конечно, это была зависть особого, параджановского толка.
Как он снимал? Определенного метода не было, и мы никогда не знали, что нас ждет. Вот случай на съемках «Легенды о Сурамской крепости», эпизод «Базар в Стамбуле». Сережа утверждал, что это XIV век, хотя совершенно непонятно, какой это век и Стамбул ли это вообще. Вся группа по различным причинам не разговаривает с Параджановым: сопостановщик Додо Абашидзе за то, что застал Сережу за поеданием осетрины в одиночестве. Директор потому, что Параджанов написал на него шесть доносов. Я – потому, что Сережа меня обвинил: «Ты не уследил, и агенты ЦРУ украли у меня паспорт!» Художник Алик Джаншиев – потому, что упал с декораций человек и Сережа потребовал: «Джаншиева надо честно посадить в тюрьму». Оператор Юрий Клименко с ним не разговаривал потому, что не понимал, как можно «честно посадить в тюрьму».
Словом, все, кроме куратора студии Мананы Бараташвили, которая все Параджанову прощала и звала его «пупусь». Так вот, мы все с ним в ссоре, и нужно сделать так, чтобы он ни к чему не смог придраться. А мы готовим чудовищный по освоению объект. Нужно было одеть четыреста человек массовки, двенадцать героев, пригнать восемь белых и восемь черных лошадей, четырех верблюдов, шесть ишаков, двух мулов, обнаженных невольниц и подготовить весь реквизит. Труднее всего было с Додо Абашидзе, который играл эпизод. За его большой рост Сережа звал его Эльбрусом, на него ничего не налезало, и он снимался весь фильм в спортивных штанах с надписью «Adidas» (где-то в фильме это даже мелькает.) Сшить новые было нельзя, потому что Параджанов требовал штаны именно XIV века, а никто не знал, какие тогда были штаны. В том числе и сам Сережа. Историческая скрупулезность отнюдь не была сильной стороной его творчества, он мог нацепить на героя две серьги, и когда ему замечали, что мусульмане носят серьгу лишь в одном ухе, он парировал: «А я повешу ему вторую и возьму шестнадцать международных премий за красоту!» Так вот, Сережа заявил нам: «Я приду в два часа, и чтобы все было на месте!»
Ознакомительная версия.
