Ознакомительная версия.
(Далее она рассказывает, как больной стал откровенен с нею.)
«Итак, нам стало известно, что он был наследником короны, что во время поспешного расстрела в Екатеринбурге отец его обнял и прижал лицом к себе, чтобы он не видел наведенных на него стволов. По-моему, он даже не успел осознать, что происходит нечто страшное, поскольку команды о расстреле прозвучали неожиданно, а чтения приговора он не слышал. Он запомнил только фамилию Белобородова…
Прозвучали выстрелы, он был ранен в ягодицу, потерял сознание и свалился в общую кучу тел. Когда он очнулся, оказалось, что его спас, вытащил из подвала, вынес на себе и долго лечил какой-то человек…»
Далее шла история его дальнейшей жизни, нелепости, приведшей его в лагерь. Но самое интересное – в конце ее длинного письма.
«Постепенно мы стали смотреть на него другими глазами. Стойкая гематурия, которой он страдал, находила себе объяснение. У наследника была гемофилия. На ягодице у больного был старый крестообразный рубец… Наконец, мы поняли, кого нам напоминала внешность больного – известные портреты Николая, только не Второго, а Первого. И не в гусарском мундире, а в ватнике и полосатых пижамных штанах поверх валенок.
В то время к нам раз в полтора-два месяца приезжал консультант из Ленинграда… Тогда нас консультировал С.И. Генделевич, лучший психиатр-практик, которого я встречала на своем веку. Естественно, мы представили ему нашего больного… В течение двух-трех часов он «гонял» его по вопросам, которые мы не могли задать, так как были несведущи, и в которых он оказался компетентным. Так, например, консультант знал расположение и назначение всех покоев Зимнего дворца и загородных резиденций в начале века. Знал имена и титулы всех членов Царской Семьи и разветвленной сети династии, все придворные должности и т. д.
Консультант знал также протокол всех церемоний и ритуалов, принятых при дворце, даты разных тезоименитств и других торжеств, отмечаемых в семейном кругу Романовых. На все эти вопросы больной отвечал совершенно точно и без малейших раздумий. Для него это было элементарной азбукой… Из некоторых ответов было видно, что он обладает более широкими познаниями в этой сфере… Держался он как всегда: спокойно и достойно. Затем консультант попросил женщин выйти и осмотрел больного ниже пояса, спереди и сзади. Когда мы вошли (больного отпустили), консультант был явно обескуражен, оказалось, что у больного был крипторхизм (неопущение одного яичка), который, как было известно консультанту, отмечался у погибшего наследника Алексея. Мы этого не знали…
Консультант разъяснил нам ситуацию: существует дилемма, и нужно принять общее решение – либо поставить диагноз «паранойя» в стадии хорошей ремиссии с возможностью использовать больного на прежних работах по месту заключения, либо признать случай неясным, требующим дополнительного обследования в больнице. Но в этом случае мы обязаны тщательно мотивировать свое решение в органах прокурорского надзора, который непременно пришлет следователя по особо важным делам из Москвы… Взвесив эти возможности, мы сочли за благо для больного выставить ему окончательный диагноз – паранойя, в котором совсем не были уверены, и вернуть его в лагерь… Больной был согласен с нашим решением о возвращении в лагерь (разумеется, диагноз ему не сообщили), и мы расстались друзьями…»
Письмо врача Д. Кауфман было столь красочно, что я подумал – не стал ли я жертвой мистификации.
И я проверил. Опубликовал письмо в «Огоньке». Вскоре пришел отклик из той больницы. Писал заместитель главного врача В.Э. Кивиниеми, который отыскал историю болезни этого пациента, находившуюся в архиве больницы. Вот что он пишет:
«Итак, у меня в руках история болезни номер 64 на Семенова Ф.Г. 1904 года рождения, поступившего в психиатрическую больницу 14.01.49 г. Красным карандашом помечено «заключенный»… Выбыл из больницы 22.04.49 г. в ИТК № 1. (Имеется расписка начальника конвоя Михеева.)
В больницу Семенов поступил из лазарета ИТК (исправительно-трудовой колонии. – Э.Р.). В направлении врача… описывается острое психотическое состояние больного и указано, что Семенов все время «ругал какого-то Белобородова». В психиатрическую больницу поступил в ослабленном физическом состоянии, но без острых признаков психоза… С момента поступления был вежлив, общителен, держался с достоинством и скромно, аккуратен. Врачом в истории болезни отмечено, что он в беседе не скрывал своего происхождения. Манеры, тон, убеждение говорят за то, что ему знакома была жизнь высшего света до 1917 года. Семенов Ф.Г. рассказывал, что он получил домашнее воспитание, что он сын бывшего царя, был спасен в период гибели семьи, доставлен в Ленинград, где жил какой-то период времени, служил в Красной Армии кавалеристом, учился в экономическом институте (по-видимому, в городе Баку), после окончания работал экономистом в Средней Азии, был женат, имя жены Ася, затем говорил, что Белобородов знал его тайну, занимался вымогательством… В феврале 1949 года был осмотрен врачом-психиатром из Ленинграда Генделевичем, которому Семенов заявил, что у него нет никакой корысти присваивать чужое имя, что он не ждет никаких привилегий, так как понимает, что вокруг его имени могут собраться различные антисоветские элементы и, чтобы не принести зла, он всегда готов уйти из жизни. В апреле 1949 года Семенову была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, он был признан душевнобольным, подлежащим помещению в психиатрическую больницу МВД. Последнее следует рассматривать как гуманный акт по отношению к Семенову для того времени, так как есть разница между лагерем и больницей. Семенов положительно относится к этому…»
К этому посланию было приложено письмо странного пациента жене Асе.
Через некоторое время мне позвонил старик, бывший заключенный. Оказывается, в его лагере сидел загадочный Семенов, и все звали его «сын царя», и все в это совершенно верили…
По моей просьбе в ЦГАОР сделали ксерокс нескольких страниц хранящегося там дневника Алексея 1916 года.
Вместе с письмом, которое в 1949 году из больницы отправил странный пациент жене Асе, я пришел в Институт криминалистики… Они старались помочь, но… Но документы оказались несопоставимы: письмо Асе, написанное изысканным, изощренным почерком, и дневник тринадцатилетнего Алексея с его неровными каракулями.
Так что не смогли сказать ни «да» ни «нет».
Эпилог
Судьбы участников расстрела
Он отсутствовал во время расстрела, не было его и когда хоронили царские трупы. Буквально накануне «ликвидации Романовых» председатель Уральской ЧК Ф.Н. Лукоянов вдруг отбыл в Пермь – перевозить архив ЧК. Да, глава всей УралЧК, руководитель «особого задания» не присутствовал при исполнении этого задания! Не смог перебороть себя, не смог присутствовать?
Во всяком случае, он так и оставался в Перми во время страшной казни.
Вскоре, в 1919 году, Ф.Н. Лукоянов заболел тяжелым нервным расстройством. И мучился им всю жизнь.
Бывший председатель Уральской ЧК умер в 1947 году – накануне тридцатилетия Ипатьевской ночи. Юбилея он не пережил. Похоронен на родине в Перми.
В тридцатых годах в лагеря и на смерть отправлялись один за другим виднейшие партийцы. В 1935 году пришла очередь и его семьи. Красавица Римма, любимица комсомола, была арестована и отправлена в лагерь. Он было бросился за помощью к Голощекину, но и тот ему помочь не смог.
Теперь он должен был доказать: партия – его семья.
И если партии нужна его дочь…
По-прежнему они встречались на квартире Медведева и вспоминали. Все о том же, о расстреле. Больше в их жизни уже ничего не было. Прозаично вспоминали об Апокалипсисе за чашкой чая. И обсуждали, кто все-таки выстрелил первым.
Сын чекиста Медведева: «Однажды Юровский пришел торжествующий – ему привезли вышедшую на Западе книгу, где было черным по белому написано, что это он – Юровский – убил Николая. Он был счастлив…»
Но никогда на эти посиделки не приходил их прежний друг Саша Белобородов, тогдашний нарком внутренних дел РСФСР. Как и дочь Юровского Римма, Белобородов поддерживал Троцкого. Накануне ссылки Троцкий жил в его квартире. Белобородов был исключен из партии, но покаялся, перестроился и был восстановлен. И занимал большие должности.
Из письма Н. Бялер:
«В 30-е годы наша семья жила в Париже в посольстве. Мой отец, Бялер Аким Яковлевич, был секретарем военного атташе.
В 1935 году отец привел домой человека, которого представил как Соколова Николая Алексеевича. Была ли это фамилия настоящая? Не знаю. Приезжали из СССР не всегда под своей фамилией. Почему я его запомнила? Ведь я видела в посольстве и в нашем доме очень много знаменитых в то время людей. Приезжали со своими экипажами Чкалов и Громов, были Тухачевский, Уборевич и Якир… Этого направил в Париж лично Ворошилов. На консультацию к онкологу, которого звали, кажется, профессор Рокар. Мой отец был с ним знаком. Рокар поставил диагноз: рак горла, лечить отказался. Когда об этом доложили Ворошилову, тот приказал: пусть все-таки проведут курс лечения. К Рокару ездил сам посол Потемкин, после чего был назначен курс лечения, в том числе протертая, полужидкая пища 5 раз в день, вот эту пищу готовила Соколову моя мать. Мы с матерью водили Соколова на лечение, гуляли с ним по Парижу, в общем, проводили с ним весь день…
Ознакомительная версия.
