Все это дело превратилось в некое подобие давнегреческой трагедии. Смерть Робинсона повлекла за собой «смерть» законопроекта, хотя Рузвельту понадобилось еще четыре недели, чтобы признать этот факт. Тем временем все его мысли занимала проблема выбора преемника на роль лидера большинства в Сенате. ФДР видел в этой роли Албена Беркли, штат Кентукки (который позднее станет кандидатом на пост вице — президента в предвыборной кампании Трумэна на неожиданно успешных президентских выборах 1948 года), но не Пэта Гаррисона, штат Миссисипи; в итоге, Беркли одержал победу с перевесом в один голос. Однако осталось много недовольных с обеих сторон. Некоторые сенаторы — Гарнер от штата Техас, Робинсон от Арканзаса, Гаррисон от Миссисипи, Беркли от Кентукки — акцентировали внимание на том, что Палата изобилует южанами и поддержка между штатами Юга особенно сильна, в частности, в стане демократов. И даже на пике своей власти Рузвельт должен был с особой осмотрительностью находить верный путь в этих зыбучих песках, чего ему явно, ко всеобщему удивлению, не удалось добиться в вопросе расширения Суда. Это была эра демократов «Сплоченного Юга», когда демократическое большинство в Конгрессе зависело от сравнительно консервативных южан (по большей части интернационалистов), с которыми президенты имели веские основания держаться весьма осторожно, что и делал ФДР почти весь свой первый срок.
Ирония судьбы заключалась еще и в том, что эта непривычно бесплодная борьба Рузвельта очень скоро оказалась ненужной. На место Ван Девантера он назначил молодого сенатора Хьюго Блэка. Затем, в течение следующих нескольких лет, вакансии в Верховном счуде посыпались как листья в ноябре. В Верховный суд США президенту удалось назначить заместителя министра юстиции Стэнли Рида, профессора Гарвардского университета Феликса Франкфуртера, столь же либерально настроенного профессора Йельского университета Уильяма О. Дугласа, министра юстиции Франка Мерфи, сенатора Джеймса Бирнса от Южной Каролины (который позднее станет Государственным секретарем — не самым лучшим — при президенте Трумэне), и Роберта Джексона (который сменил Мерфи на должности министра юстиции). К 1941 году единственными членами Верховного суда, которых назначил не Рузвельт, были Гарланд Ф. Стоун (либерал) и Оуэн Робертс. Парадоксальный исход злополучного плана касательно Верховного суда закончился тем, что Суд более не был намерен противостоять его предложениям, однако теперь Конгресс стал проявлять нежелание принимать их, уже хотя бы потому, что эти предложения исходили из Белого дома.
Провал законопроекта по реформированию Верховного суда был далеко не единственной неудачей Рузвельта в годы, которые могли бы быть годами неограниченных возможностей и достижений после триумфальной победы на выборах 1936 года. Развитие событий по обе стороны океанов — Тихого и Атлантического — не предвещало ничего хорошего, и сам Рузвельт не мог предложить никаких эффективных решений по предотвращению Второй мировой войны. В сентябре 1935 года Муссолини осуществил нападение на Абиссинию (ныне Эфиопия) и, несмотря на малоэффективные санкции Лиги Наций, быстро оккупировал ее. В марте 1936–го Гитлер направил свои войска в демилитаризованные земли Рейнской области. Таким образом, Версальский мирный договор был, по сути, разорван, но власти Франции и Великобритании колебались до тех пор, пока момент для любого возможного принудительного правоприменения был упущен. В июле того же года военный мятеж против недавно избранного правительства Народного фронта Испании быстро перерос в масштабную гражданскую войну. Затем, лето 1937 года, последнее лето относительного спокойствия в Европе, обозначилось повторным нападением японских войск на Китай, что повлекло за собой серьезные боевые действия и оккупацию Шанхая. В 1938 году Гитлер снова развернул активные действия в Европе, но уже с более опасными последствиями. Австрия попала под контроль Гитлера в марте; надуманные обвинения судетских немцев против Чехословакии в мае спровоцировали крупные беспорядки в ее приграничных областях, причем судетские немцы обратились к германскому руководству с просьбой о помощи. Ситуация обострилась еще больше в сентябре, когда три последовательные встречи — все состоялись на немецкой территории — между Невиллом Чемберленом и Гитлером при участии (на последней встрече) Эдуара Даладье от Франции и Бенито Муссолини от Италии завершились подписанием Мюнхенского соглашения [65].
Ряд таких переломных событий не оставил Рузвельту шансов вмешаться в ситуацию. Он был настроен резко негативно против фашизма. В частном порядке он высказывался гораздо менее двусмысленно по поводу гражданской войны в Испании, чем Уинстон Черчилль. Более того, ФДР был природным интервенционистом [66] — черта, которую он унаследовал от «дяди Теда». Он верил в благую обязанность Соединенных Штатов следить за порядком во всем мире; это видно на примере активной поддержки, которую Рузвельт оказал Вильсону во время Первой мировой войны. Однако он также был тонким политиком (несмотря на то, что подчас мог совершать грубые ошибки, как в случае с Законом о Верховном суде), с невероятно острым чутьем касательно целесообразности определенных политических шагов. ФДР не одобрял решений, которые шли вразрез с мнением народа, о чем он регулярно заявлял возмущенной Элеоноре Рузвельт, отказываясь поддерживать ее чрезмерно утопические инициативы. И он был убежден, не без основания, что в конце тридцатых годов настроение как народа, так и Конгресса осталось, по сути, изоляционистским. Были и другие, более специфические, сдерживающие факторы. Римско — католическая церковь США решительно приняла сторону генерала Франко в гражданской войне в Испании. Во время президентской кампании 1936 года, которую еще до исхода выборов в массе своей считали рискованной, через четыре месяца после того, как Франко поднял мятеж, Рузвельт полагал, что потеряет значительную часть голосов избирателей — католиков, если поддержит республиканское правительство. Ничто не изменило этого мнения по мере развития испанского конфликта.
В результате целого ряда обстоятельств в период с 1939 по 1938 гг. Рузвельт играл довольно слабую роль на мировой политической арене. Он морализировал, не добиваясь, впрочем, какого‑либо заметного эффекта. И две его особо рекламируемые речи, касающиеся внешней политики, скорее приводят в недоумение, чем вдохновляют и убеждают. Первая была произнесена до выборов в 1936 году в образовательном центре Чатоква (штат Нью — Йорк) — традиционном месте для произнесения политических воззваний к народу. Мы уже вспоминали о Чатоква в первой главе в связи со слишком громкими заявлениями ФДР о тяжких испытаниях, которые выпали на его долю во время войны 1917–18 гг. Эта речь была скорее в жанре антивоенного романа 1920–х, чем антинацистским призывом к оружию в стиле Черчилля в 1930–х.
Вторую речь он произнес в Чикаго. Тогда, в октябре 1937 года, ФДР с триумфом проехал через весь город, после чего обратился к собравшимся (по приблизительным оценкам его слушали 75 тысяч человек). В целом, эта речь была сильнее речи в Чатоква. В ней президент признавал ухудшение сложившейся ситуации в мире, осуждал господство террора и международного беззакония, которые серьезно угрожали подорвать основы цивилизованного общества. Вот цитата из речи: «Миролюбивые державы должны предпринять согласованные действия с целью изоляции агрессора». Это прозвучало скорее как призыв к действию, однако, когда Рузвельта попросили разъяснить сказанное на последующей пресс — конференции, он дал ряд туманных ответов. Так что и эта речь тоже весьма расплывчата.
Внутренние дела, даже не учитывая провальный законопроект по реформированию Верховного суда, также обстояли не лучшим образом. Осенью 1937 года экономика стала проявлять признаки ухудшения своего здоровья. Октябрь принес с собой «черный вторник» — финансовый крах на Уолл — Стрит; безработица вновь перевалила отметку в 10 миллионов; снизился уровень производства стали (наиболее чуткий показатель того времени); существовала реальная угроза повторения ситуации 1933 года. К весне 1938 года экономический спад почти достиг своего предела. Уинстон Черчилль, который сочетал в себе величие и легковерность по отношению к биржевым дельцам с Уолл — Стрита, оказался в таком же финансовом затруднении, что и в 1929 году. Он выставил на торги свое имение Чартвелл, которое являлось не только его загородным местом для отдыха, но также и основной рабочей базой для его писательских и политических трудов. Имение Черчилля было спасено благодаря помощи некоего миллионера, который заработал состояние на приисках Южной Африки [67].
В 1937–38 гг., однако, Рузвельту приходилось больше беспокоиться из‑за последствий рецессии, чем из‑за ее воздействия на частные капиталы (даже если бы он об этом знал) его будущего военного союзника. Спад в экономике совпал и, в какой‑то степени, спровоцировал наисильнейший спад в его политической карьере за все двенадцать лет его пребывания на посту президента. В основном это было связано с тем, что Рузвельт совершенно не знал, как справляться с повторной вспышкой экономических проблем, которые, по его мнению, он оставил далеко позади в 1933–34 годах. Генри Моргентау, который был не только министром финансов, но и близким другом ФДР в Кабинете министров, практически убедил его в том, что 1937–й — это год, когда необходимо приложить все усилия для сбалансирования бюджета. Тем не менее, совершенно очевидно, что сокращения федеральных расходов были одной из причин рецессии. Рузвельт в течение нескольких месяцев не мог решить в каком из двух совершенно несовместимых направлений следует двигаться. Кроме того, в конце 1937–го его сильно беспокоила челюстная инфекция, которая лишила его привычной энергичности и живости. Вдобавок ко всем неприятностям, ему по — прежнему ощутимо не хватало политического такта, что было ранее замечено в случае с реформой Верховного суда. К весне 1938 года ФДР не только был вынужден пойти на значительные уступки в вопросе о Законе о справедливых стандартах рабочего труда (вопрос заключался в том, что сенаторы и конгрессмены с Юга требовали, чтобы уровень минимальной заработной платы на юге страны был ниже, чем в северных штатах), но и потерпел поражение при попытке провести закон о реорганизации исполнительной власти. В этом он узрел «вторжение на территорию президента». Это также показало, сколько ошибок он допустил в балансе разделения властей. ФДР потерпел фиаско при попытке реорганизовать Верховный суд, поскольку посягнул на территорию судебной власти. Таким образом, Рузвельт спровоцировал образование альянса между исполнительной и законодательной властями. В конечном итоге, именно законопроект Конгресса привел к активной деятельности Суда, направленной на его аннулирование. Но без этого альянса, спланированного заранее, Рузвельт вынужден был с позором ретироваться с территории судебной власти. Он также понял, что способствовал объединению законодательной и исполнительной власти, что, в свою очередь, привело к определенным проблемам. После промежуточных выборов 1938 года в Конгрессе замедлилась прогрессивная законодательная деятельность, что устраивало большую часть демократов Севера, представляющих города, и это оставалось неизменным вплоть до грандиозной победы на выборах Линдона Джонсона в 1964–м, после которой демократическое большинство в Палате представителей увеличилось еще на сорок северян.
