Не стоит забывать, что По был южанином. Он был вирджинцем если не по рождению, то по склонностям. Ему не нравилась культура Новой Англии в целом и бостонская в частности; он одинаково презирал трансцендентализм и аболиционизм. По духу, если не по обстоятельствам жизни, По был настоящим южным джентльменом. Об этом говорят старомодная цветистость и мелодическая насыщенность его прозы. «Пора, — однажды написал По, — литературному Югу позаботиться о собственных интересах». Таким образом, в Бостоне он оказался в логове врагов.
И он ответил на оскорбление, гордо заявив, что посмеялся над бостонцами. В «Бродвей джорнал» По написал: «Мы любим Бостон. Мы родились там — и вряд ли стоит говорить о том, что в глубине души мы стыдимся этого… у бостонцев нет души». К тому же он посыпал соль на рану, или же подлил масла в огонь, добавив, что «вряд ли можно было предположить, будто мы дадим себе труд сочинить для бостонцев нечто оригинальное… хватит им и того, что они получили». Это было по меньшей мере невежливо.
Корнелия Уолтер решила атаковать снова, заявив: «Стоит признать, что он утер нос менеджерам-янки, поскольку опустошил не только их карманы, но и залу». Общее впечатление мисс Уолтер и остальных сводилось к тому, что По — человек ненадежный и невоспитанный. И несерьезный. Шарлатан и пьяница.
В этом же неудачном для него месяце По взял на себя заботу о «Бродвей джорнал». Предприняв ряд переговоров и интриг, он выкупил доли своих бывших партнеров. «В результате бесконечных маневров, почти непостижимо для себя самого, — писал По, — я преуспел, последовательно избавляясь от моих партнеров».
Он собрал средства, используя друзей, и даже напечатал рекламу в «Джорнал», объявив «Редкую возможность» инвестиции в свое предприятие. Он просил денег, он брал деньги в долг, он обещал денег. И двадцать пятого октября 1845 года имя По было напечатано в журнале как имя «редактора и владельца». «Я все должен делать сам, — писал он, — редактировать, — тиражировать — и выполнять еще множество необходимых дел».
Один из прежних партнеров, Чарльз Фредерик Бриггс, был счастлив оставить журнал. По мешал ему, к тому же Бриггс называл По «ничтожеством», «пьяницей», «самым большим эгоистом на свете». Вдобавок Бриггс не делал тайны из того, что По цитировал немцев, не зная ни слова по-немецки. Не исключено, что это было правдой. К тому же Бриггс был убежден, что По из мести распускает о нем сплетни в Нью-Йорке: «Я не могу понять смысла той изощренной мерзости, какую по отношению ко мне совершил По».
В качестве единственного владельца журнала По не преуспел. Он уменьшил листаж журнала, потому что ему не хватало денег, и по той же причине не смог привлечь в журнал хороших авторов. Приходилось перепечатывать собственные сочинения и публиковать стихи «небесных сестер» и прочих рифмоплетов. Журнал выходил в свет нерегулярно. Через шесть недель единовластного владения По продал половину «бизнеса» Томасу Г. Лейну, таможенному чиновнику, с которым познакомился в Филадельфии. «В первый раз за последние два месяца, — говорил он одному знакомому, — я чувствую себя самим собой — отвратительно больным и в депрессии, но все-таки самим собой. Словно я очнулся от ночного кошмара… По правде говоря, я подозреваю, что был безумен». По был «безумен» в лектории, был «безумен», преследуя миссис Осгуд, был «безумен», когда принимал решение единолично владеть журналом. Безумие, если это было безумие, стало результатом пьянства и ужасного переутомления. Если верить Инглишу, то через месяц после подписания договора с Лейном, у По начался очередной запой. А в январе 1846 года Лейн закрыл журнал. Больше редакторской деятельностью По не занимался.
Накануне закрытия «Бродвей джорнал» По выступил в качестве свидетеля соглашения, по которому Мария Клемм отказалась от претензий на свою часть собственности в Балтиморе стоимостью в двадцать пять долларов.
Вероятно, семейство отчаянно нуждалось в деньгах.
В предыдущем ноябре Стоддард встретился с По на улице. Шел сильный дождь, и на мгновение Стоддарду захотелось укрыть По своим зонтом. Однако «что-то — конечно же, не черствость — удержало меня. Я пошел дальше, оставив его под дождем, бледного, дрожащего, несчастного… До сих пор вижу эту картину и всегда буду видеть — его, бедного, без гроша в кармане, однако гордого, уверенного, всегда главного». В том же месяце По написал своему родственнику Джорджу По: «Я продолжал упорно бороться с бесконечными трудностями и преуспел, хотя и не в финансовом смысле. Добился положения в литературном мире, которого при данных обстоятельствах не имею причин стыдиться».
По был убежден, что у него множество врагов. В провале «Бродвей джорнал» он винил нескольких человек, которые настроены против него, и заявлял, что предпринимается намеренная попытка окончательно его разорить. Непонятно, кто эти «несколько человек», если, конечно, они не выдуманы, но это могли быть редакторы конкурирующих газет или писатели, недовольные критическими выпадами По. Однако он был прав, почуяв преследование. В начале 1846 года его вовлекли в нежелательный скандал. И беда пришла с неожиданной стороны.
В жизни писатели фигурировали литературные дамы, которые соперничали между собой, добиваясь его внимания. Главными среди них считались Элизабет Ф. Эллет, Фанни Осгуд, Маргарет Фуллер и Энн Линч. Фанни Осгуд, поэтесса из Нью-Йорка, к тому времени стала как бы другом семьи По. Маргарет Фуллер, писательница и критик, которая четыре года назад редактировала «Дайал», выходивший четыре раза в год журнал трансценденталистов, встретилась с По на «суаре» в Нью-Йорке. Поэтесса и учительница Энн Линч являлась устроительницей некоторых из этих «суаре». В «Бродвей джорнал» заботами По печатались произведения поэтессы и прозаика Элизабет Эллет и хвалебные отзывы о них. Фанни Осгуд, возможно, без особого благодушия отмечала, что Элизабет Эллет «повсюду следует за По». Дамы не отличались уживчивостью.
Элизабет Эллет и Фанни Осгуд писали По восторженные письма, которые въедливому читателю могут показаться чересчур нескромными. Но выражение поэтического увлечения, как знал и сам По, не то же самое, что настоящая страсть. И все же в то время людям показались неприличными чувства, какие питали к мужчине эти две дамы. Реакция, которую вызвали их послания, испугала обеих отправительниц.
В начале 1846 года миссис Эллет решила навестить По в его доме на Эмити-стрит. Придя, она услышала смех, потом в гостиной увидела Фанни Осгуд и Вирджинию По. Вскоре стало ясно, что они смеялись над неким письмом. Письмо в руках Фанни Осгуд написано было миссис Эллет и адресовано мистеру По. Миссис Эллет выхватила письмо у миссис Осгуд и покинула дом. Это одна версия.
Есть и другая. Миссис Эллет пришла на Эмити-стрит, и Вирджиния По прочитала ей письмо от миссис Осгуд. (Если сия версия правдива, то трудно понять, почему Вирджиния допустила подобную бестактность.) Миссис Эллет сделала вид, что шокирована тоном письма миссис Осгуд. Придя в несомненное возбуждение, она бросилась к миссис Осгуд и посоветовала ей забрать все письма, которые та посылала По. Речь шла о женской скромности.
Потом на авансцену выступили две другие литературные дамы. Маргарет Фуллер и Энн Линч, сдружившиеся на «суаре», нанесли визит По и официально потребовали возвращения писем миссис Осгуд. Естественно, По возмутился. Он ответил, что у него есть письма не только от Фанни Осгуд. Письма Элизабет Эллет тоже можно интерпретировать по-разному. В курятнике поднялся шум.
Тем временем Элизабет Эллет попросила своего брата пойти к По и забрать у него письма. По стоял на том, что уже отослал их миссис Эллет. Однако брат не верил ему и угрожал его убить, если он не предъявит письма. После этого По отправился к Томасу Данну Инглишу и попросил у него пистолет. Инглиш ему отказал и выразил сомнение в том, что По когда-либо получал письма от миссис Эллет. Дело закончилось потасовкой. Выглядит все это какой-то нелепой выдумкой, однако за всей неразберихой претензий и контрпретензий стоит реальная ссора.
После стычки с Инглишем По улегся в постель, а потом уговорил своего врача написать повинное письмо миссис Эллет. Он уверял, что никогда не делал неподобающих намеков на ее письма, добавляя, что если и делал их, то исключительно в припадке безумия. У миссис Осгуд тоже потребовали извинений за якобы допущенные ею в письмах насмешки, и она уговорила Вирджинию По написать ей письмо, удостоверяющее, как она выразилась, ее «невинность».
Больше По не виделся ни с Элизабет Эллет, ни с Фанни Осгуд. Миссис Эллет заявила, что По «погряз в бесчестии». Он подвергся остракизму со стороны салонов «небесных сестер». Если верить Энн Линч, По «говорил и делал много отвратительною». Позднее он заклеймил «зловредное общество литературных дам, особ бессердечных, лицемерных, ядовитых, бесчестных, беспринципных, объединенных лишь непомерным самомнением».
