Николай I.
Для Николая откровенные слова Милорадовича стали страшным ударом. Думаю, если бы не смертельный выстрел Каховского, военному генерал-губернатору столицы не поздоровилось бы при новом государе: Николай не умел прощать. Его отношение к декабристам это подтверждает. Но наказывать декабристов будет уже император. Эта часть жизни Николая Павловича выходит за рамки книги. А вот решать, как оказать сопротивление бунтовщикам, будет еще великий князь…
13 декабря 1825 года он написал Петру Михайловичу Волконскому: «Четырнадцатого числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя, вы, верно, надо мною сжалитесь – да, мы все несчастные, но нет несчастливее меня…»
Императрица Александра Федоровна (тогда еще великая княгиня) вспоминала, как в ночь на четырнадцатое Николай вошел в ее кабинет, «стал на колени, молился Богу и заклинал меня обещать ему мужественно перенести все, что может еще произойти. „Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, – умереть с честью“.» Думаю, эти слова он обращал не только к жене, но и к себе самому. Он боялся. И старался скрыть страх. Но после событий на Сенатской площади и расправы над участниками этих событий страх не покинет его никогда.
О восстании декабристов написано, наверное, больше, чем о любом другом событии русской истории, описано все по минутам. Так что я не буду рассказывать о самом восстании, скажу только, что жизнь великого князя Николая Павловича закончилась, а жизнь самодержавного владыки Николая I началась кровью. Не лучший конец и, уж тем более, не лучшее начало…
«Когда 14 декабря я обняла Николая, – вспоминала Александра Федоровна, – я почувствовала, что он вернулся ко мне совсем другим человеком… Я плачу, что он уже не прежний Николай. Однако прочь эти мысли».
И в самом деле – прочь. Того, что случилось, изменить нельзя. С этим остается только смириться. Может быть, попытаться извлечь уроки. Впрочем, давно замечено: история никого ничему не учит.
P. S. Чтобы понять, каким же он был на самом деле, человек, чье царствование началось с крови, кого называли железным императором и жандармом Европы, стоит подумать над его словами, сказанными в конце царствования: «Вступая на престол, я страстно желал знать правду, но, слушая в течение тридцати лет ежедневно лесть и ложь, я разучился отличать правду от лжи».
Из десяти детей, родившихся в семействе Павла Петровича и Марии Федоровны, только Михаил Павлович был особенным – порфирородным – рожденным не великокняжеской, а уже императорской четой. Пройдут годы, и один из великих князей на основании именно такого преимущества заявит, что именно он, а не старший брат, родившийся, когда отец был всего лишь великим князем, должен стать наследником престола. Но об этом я еще расскажу. Великий князь Михаил своему преимуществу перед братьями никакого значения не придавал, о троне не помышлял, братьям (всем, в особенности же Николаю) был искренне предан.
Чтобы родить своего последнего сына, Марии Федоровне пришлось очень постараться. Дело в том, что интимные отношения между супругами давно прекратились, что подтверждает письмо Павла Петровича графу Ростопчину, которое я цитировала в предыдущей главе, когда рассказывала о рождении Николая. При дворе не прекращались слухи о сомнительном происхождении двоих младших детей Марии Федоровны, хотя они и назывались Павловичами. Зная характер мужа, императрица имела основания опасаться за судьбу сына (девочку Павел вряд ли стал бы преследовать). Император мог лишить ее любимого мальчика всех прав, мог отправить в ссылку, а то и в одиночную камеру. Нужно было пресечь слухи – родить ребенка, в чьем происхождении не посмел бы усомниться никто, прежде всего сам Павел. И сделать это требовалось как можно скорее: государь без памяти влюблен в Анну Лопухину, как только она переедет из Москвы в Петербург, рассчитывать на благосклонность супруга, пусть самую кратковременную, станет бесполезно.
Как Марии Федоровне удалось добиться, чтобы муж после долгого перерыва исполнил свои супружеские обязанности, осталось тайной. Известно только, что восстановить хотя бы видимость семейной идиллии императрице не удалось, зато ребенка она родила, и Павел на этот раз не усомнился в своем отцовстве. Более того, рождению сына был искренне рад, наградил его всеми возможными наградами и назначил генерал-фельдцейхмейстером – командующим всей российской артиллерией. В этом звании великий князь Михаил Павлович останется до конца дней, и если новорожденный в чине генерала выглядел по меньшей мере странно, то с годами он право на это высокое звание подтвердит: ему удастся сделать для русской армии, и для артиллерии в частности, немало полезного.
Главной его заботой станет подготовка для армии высокопрофессиональных кадров. Это он организовал и открыл в 1820 году I-е Артиллерийское училище, выпускники которого покроют себя славой и в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов, и в Первой мировой, и в Великой Отечественной. После смерти великого князя училище назовут Михайловским (недавно это имя ему вернули). Он не только основал 14 кадетских корпусов, но и разработал систему военного воспитания, которая оставалась практически неизменной до 1917 года, да и теперь в значительной своей части используется в суворовских училищах и возрожденных кадетских корпусах. Он ввел дивизионные и батарейные школы в полевой артиллерии, учредил учебно-саперный батальон, центральный комитет саперных школ. Он ввел орудия новой конструкции для полевой, осадной и крепостной артиллерии, основал артиллерию горную. Он же усердно занимался заменой кремневого оружия ударным, ввел нарезное оружие. Это – лишь краткий перечень того, что великий князь успел сделать. Так что Павел Петрович не ошибся, определяя род деятельности для своего младшего сына.
Рассказывать о детских годах великого князя Михаила вряд ли стоит: как когда-то Александра и Константина, его и Николая учили и воспитывали одни и те же лица. Ласки Лайон, тупая жестокость Ламздорфа, холодная чопорность матушки, горести, радости, проказы – все было общим. Братья нежно любили друг друга. Эта трогательная нежность доходила до того, что когда один из них болел, другой ни за что не хотел выходить из своей комнаты, тем более если предстояло участвовать в чем-то интересном: обоим казалось, что развлекаться, когда это недоступно брату, – не что иное, как предательство. Даже самую короткую разлуку мальчики переживали как большое несчастье.
Великий князь Михаил Павлович.
Объединяла братьев общая страсть к военным играм. Едва проснувшись, они начинали увлеченно играть в оловянных солдатиков. Нередко по утрам один ходил будить другого, надев гренадерскую шапку, с алебардой на плече. Иногда, подражая дворцовым часовым, они подолгу, не шелохнувшись, стояли на часах и даже, случалось, несмотря на строгий запрет наставников, вскакивали ночью с постелей и становились с деревянными ружьями на караул.
Но в характерах мальчиков была и весьма значительная разница. Насколько старший любил строить, укреплять, рисовать модели крепостей, настолько младший питал удивительное пристрастие к разрушению и уничтожению построенных Николаем сооружений. Можно предположить, что эта страсть к разрушению с годами разовьется. Ничуть не бывало. Повзрослев, Михаил будет строить. Много и успешно. Крепостей, построенных и переоснащенных под его началом и при его непосредственном участии, не счесть. Среди них Аландские укрепления, Ивангородская и Брест-Литовская крепости, Динабург и Кронштадт, Севастополь и Измаил. Так что, надо признать: с детскими пристрастиями иногда происходят удивительные метаморфозы.
Николай с самых ранних лет подчеркивал свое превосходство над сверстниками, в том числе и над любимым братом, во всех играх брал на себя командование, держал себя (пока не доходило до драки) серьезно и властно. Михаил был ловок, насмешлив, остроумен. Николай, лишенный всех этих качеств, постоянно подстрекал брата к насмешкам над окружающими, но не терпел, если самая невинная шутка в его адрес казалась ему обидной. Так что между любящими братьями иногда случались драки, но кончались они всегда очень скоро, и примирение было бурным и радостным.
Когда мальчики подросли, Мария Федоровна, обеспокоенная их все растущим увлечением военным делом и желающая пробудить в них хоть какой-то интерес к наукам, решила определить сыновей в Лейпцигский университет. Но Александр I решительно воспротивился: не пристало братьям российского императора учиться за границей. Да и в какое общество они попадут! Не лучше ли организовать свое учебное заведение, где мальчики могли бы слушать публичные лекции, причем в кругу достойных сотоварищей. Так в 1811 году под личным попечительством государя был основан Царскосельский лицей, учебное заведение чисто гражданское. В его программе не было ни одного предмета, связанного с военным делом. Он призван был, по мысли Александра, вылепить из юных воспитанников новое поколение государственных мужей, надежных помощников государя, не обремененных предрассудками предшественников. Местом обитания лицеистов была выбрана летняя резиденция царя в Царском Селе: помещение, соединенное с главным корпусом галереей – братья будут жить во дворце, а учиться вместе с другими воспитанниками.
