«9 мая 1942 года, город Лейпциг, лагерь С-31, номер 120. 15 мая бежал, на следующий день был пойман, приведен в полицейское управление Лейпцига, откуда препровожден в лейпцигскую тюрьму. Камера номер 27, тюремный номер 15001.
20 мая переведен в Берлин. Моабитская тюрьма, камера 144, тюремный номер 17258.
27 мая отправлен во Франкфурт-на-Майне. Детский трудовой исправительный лагерь при авиазаводе «Герман Геринг верке».
25 июня бежал, 28-го поймали. Тюрьма во Франкфурте-на-Майне, камера номер 1, тюремный номер 2511. Назвал себя Сашей Ивановым.
13 июля переведен в Дрезден. Лагерь Ост-2, блок номер 3 сурового режима, лагерный номер 609. Работа на заводе фирмы «Альгемейне электритетс гезельшафт».
26 июля бежал. Пойман в районе Бреслау 30 июля. Назвался Михаилом Сидоровым. Тюрьма в Бреслау, камера номер 25, тюремный номер 2831.
15 августа — лагерь К-1, блок номер 5, лагерный номер 1307. Работа на металлургическом заводе «Герман Геринг».
2 сентября бежал, а 5-го пойман в районе Гинденбурга и привезен в местное полицейское управление. Камера номер 5, тюремный номер 1988. Тут назвался Иваном Коваленко.
1 октября пытался бежать из тюрьмы. Заработал карцер. Признан слабоумным и отправлен в лагерь Ост-2, блок номер 1, лагерный номер 926. С 15 ноября 1942 года по 1 апреля 1943 года работал на коксохимическом комбинате в городе Гинденбурге.
1 апреля бежал из лагеря…»
Из этой анкеты я сделал вывод, что Краусу неизвестно, что уже 4 апреля я был пойман в районе Кройцбурга и отправлен в местный пересыльный лагерь, а оттуда: — в тюрьму города Бойтена. Значит, он ничего не знает ни о моей работе на «Гогенцоллернгрубе», ни о побеге оттуда.
Довольно потирая руки, Краус сказал:
— Тебе остается признаться, где ты шлялся после побега из лагеря Ост-2 в апреле 1943 года.
Я решил схитрить и сказал, что после побега из Гинденбурга меня поймали железнодорожники на одном полустанке и передали охране эшелона, в котором везли в Германию поляков. На следующий день я выскочил из вагона, чтобы набрать воды. Пока слонялся, эшелон отошел. Тогда я решил пробираться на восток и дошел до самой Польши, где меня и поймали.
— Зря рассказываешь очередную басню… У нас уже достаточно данных, чтобы тебя повесить.
У Крауса сегодня отличнейшее настроение. На нем новехонький серый костюм, белоснежная шелковая рубашка и лакированные туфли, да и сам он весь свеженький, чистый, жизнерадостный, а гладко выбритое лицо помолодело еще больше.
Зазвонил телефон. Краус, мягко улыбаясь, слушал, угодливо кивая:
— Благодарю. Очень приятно. Тронут вашим вниманием. Да, да, он как раз у меня, заканчиваю следствие. — Положил трубку и сказал: — Сейчас сюда прибудет сам господин Хан с высоким начальством.
Девица-секретарь от удивления раскрыла рот, а конвоиры вытянулись в струнку.
— Курт, распорядитесь принести стулья, а вы, Гертруда, спрячьте свое зеркальце и приготовьте бумаги о поляках. И вообще, наведите здесь порядок.
Вскоре из-за двери донеслись короткие частые звонки — это Курт подавал сигналы из коридора. Все встали и замерли, а Краус даже вышел на середину комнаты. Когда распахнулась дверь и на пороге появилось начальство, Краус скомандовал: «Ахтунг!» — и сделал несколько шагов навстречу гостям и после традиционного «Хайль Гитлер» отрапортовал:
— Господин начальник отделения, в следственном отделе все в порядке. Отдел работает по графику. Начальник отдела старший следователь Краус.
Хан пожал Краусу руку и отрекомендовал его прибывшим.
Тут мне придется немного забежать вперед.
В 1945 году, когда закончилась война и готовился Нюрнбергский процесс, мне пришлось давать показания Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. Я рассказал о Краусе и Хане. В последующие годы об их злодеяниях я не раз вспоминал, выступая по радио. Однако дальнейшая судьба этих палачей мне была неизвестна. В январе 1968 года в советской печати появилось сообщение, которое очень взволновало меня:
«…Десять лет находились под следствием гитлеровский посланник в Софии обер-группенфюрер Адольф Беккерле и видный гестаповец Хан, Оба они несут личную ответственность за отправку в лагеря смерти Освенцим и Тремблинку более тридцати тысяч человек. Имя Хана значится в польских списках военных преступников. По вине этого бывшего начальника отделения гестапо в Кракове, а затем полиции в Варшаве погибли тысячи польских патриотов. Как хвасталась его жена Лотта в письме к своим родителям, «он подписывал за день до семидесяти смертных приговоров». И пока шло расследование, палач польского народа спокойно занимал должность старшего правительственного советника в западногерманском ведомстве военной техники и заготовок».
Но вернемся в кабинет Крауса.
Я увидел мужчину выше среднего роста, не по годам тучного, однако подвижного и экспансивного. Румянец во всю щеку свидетельствовал об отменном здоровье. На нем был идеально сшитый и тщательно выутюженный черный мундир. В галстуке сверкала булавка в виде паучьей свастики, на кителе — значок фашистской партии. Крупное скуластое лицо казалось грубо вытесанным; массивная нижняя челюсть, крупный нос, тонкие, крепко сжатые губы. Густые черные брови кустились над глубоко посаженными суетливыми глазами. Взгляд был острый и колючий. Фриц Хан жестикулировал, подкрепляя энергичными взмахами рук каждую свою фразу. Держался он демонстративно независимо.
Среди нацистов жестикуляция была тогда в моде. Малые и большие фюреры ревностно копировали Гитлера.
Итак, вид у Фрица Хана был сияющий. На пальцах сверкали три перстня. Самый роскошный из них украшала эмблема гестапо — отлитый из золота череп со скрещенными костями. Широкий ремень и портупея блестели черным лаком, а сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали свет.
Хана сопровождали два пожилых господина в штатском. Оба дородные, седовласые. За ними стоял высокий молодой офицер — вероятно, адъютант.
— Господа! — обратился к своим спутникам Хан. — Перед вами классический образец кабинета следователя нашего ведомства, замечу, господа, лучшего следователя.
Как только не расхваливал Хан своего подручного Крауса! Он и стопроцентный ариец, и идейно закаленный боец, которого недавно наградили орденом, и образованный работник, наделенный большим интеллектом, и полиглот, благодаря чему один заменяет собой бригаду следователей и переводчиков.
— Да, господа, старший следователь Краус — человек исключительной одаренности. У него особое профессиональное чутье, — продолжал Хан. — Вот вам живой пример, — шеф гестапо кивнул в мою сторону. — Перед вами юноша, почти мальчик, ничтожное создание, но в действительности опасный преступник. Подумать только, он сумел пробраться на наш секретный объект, который бдительно охранялся.
