Перри поворачивается и щурится в нашу сторону. Я вижу, что застал его врасплох своим дружелюбием. Он пытается понять, что происходит, и решить, как реагировать. Наконец улыбается, явно растеряв весь свой гнев. Он идет вниз по проходу, протискивается вдоль нашего ряда и плюхается в кресло рядом со мной.
— Привет, Тами, — говорит он, перегнувшись через меня.
— Привет, Перри.
— Привет, Андре.
— Привет, Перри.
В ту минуту, когда лампы в зале гаснут и по экрану бегут первые кадры, мы обмениваемся быстрыми взглядами.
— Мир?
— Мир!
Фильм называется «Часы посещения». Он о маньяке, который преследует журналистку, проникает в ее дом, убивает служанку, а затем почему-то мажет губы помадой и набрасывается на свою жертву, едва она входит в дом. Журналистке удается вырваться, и она пытается скрыться от маньяка в больничной палате, однако он прорывается и в здание больницы, где разыскивает главную героиню, убивая всех, кто встает на его пути. Чушь ужасная, зато, правда, страшно.
Когда я испуган, я веду себя подобно кошке, брошенной в комнату, полную собак. Застываю, не в силах шевельнуть даже пальцем. А вот Перри, оказывается, парень нервный. Все время, пока напряжение на экране нарастает, он ерзает, дергается, проливает на себя газировку. Всякий раз, когда убийца выскакивает из шкафа, Перри выпрыгивает из своего кресла. Несколько раз я бросаю Тами изумленные взгляды, но не насмехаюсь над Перри. Я даже не упоминаю о происшедшем, когда в зале зажигают свет. Не хочу нарушать хрупкий мир, установившийся между нами.
МЫ ВЫВАЛИВАЕМСЯ ИЗ КИНОТЕАТРА и решаем, что кока-колы, попкорна и лакричных конфет было явно недостаточно. Мы идем на другую сторону улицы, в кафе Winchell's, где покупаем французские пончики. Перри берет с шоколадом, я — с разноцветной обсыпкой. Мы жуем, пристроившись у стойки, и болтаем. Перри любит поговорить, вещает не хуже адвоката, выступающего перед Верховным судом. Наконец, прервав пятнадцатиминутную историю, он обращается к парню за стойкой:
— Вы работаете круглосуточно?
— Да, — отвечает тот.
— Семь дней в неделю?
— Да.
— Триста шестьдесят пять дней в году?
— Угу.
— Тогда зачем вам замок на входной двери?
Мы все поворачиваемся и смотрим. Классный вопрос, ничего не скажешь! Я так хохочу, что выплевываю пончик. Разноцветная обсыпка летит изо рта, как конфетти. Это, наверное, самая смешная шутка всех времен. И уж, конечно, самая смешная из тех, что когда-либо звучали в Winchell's. Даже парень за прилавком улыбается и признает:
— Это сложный вопрос, дружище!
— В жизни всегда так, — говорит Перри. — Замки в круглосуточных кафе и прочие вещи, которые невозможно объяснить.
— Ты прав.
Был уверен, что только я замечаю подобные вещи. И вот, оказывается, другой парень не только замечает, но и указывает на них другим. Когда мама приезжает за нами с Тами, мне жаль прощаться с Перри, моим новым другом. Даже его рубашка с игроком в поло меня уже не так раздражает.
Я СПРАШИВАЮ ОТЦА, можно ли мне переночевать у Перри.
Ни в коем случае, отвечает он.
Он ничего не знает о семье Перри. И не доверяет чужакам. Мой отец с подозрением относится ко всем, но особенно — к родителям наших друзей. Я не пытаюсь выяснить причины и не трачу времени на споры. Вместо этого приглашаю Перри переночевать у нас.
Перри до крайности приветлив с моими родителями и дружелюбен с остальной родней, особенно с Тами, хотя она вежливо отвергает его ухаживания. Я предлагаю ему устроить экскурсию по дому, и он охотно соглашается. Показываю ему нашу с Фили комнату, и он хохочет над белой полосой посредине. Привожу его на корт, и он отбивает несколько мячей, посланных драконом. Рассказываю, как ненавижу дракона, как в детстве считал его живым, дышащим существом. Кажется, он мне сочувствует. Он видел много фильмов ужасов, поэтому знает: монстры могут иметь самые разные формы и размеры.
Поскольку Перри, как и я, любитель ужастиков, я приготовил ему сюрприз — добыл кассету с «Изгоняющим дьявола». Помня, как он дрожал от страха, когда мы смотрели «Часы посещения», я сгорал от любопытства: какой будет его реакция на настоящий классический фильм ужасов? Когда все в доме ложатся спать, мы ставим кассету в магнитофон. Я дергаюсь всякий раз, когда Линда Блэр поворачивает голову, — но Перри даже ни разу не сдвинулся с места! «Часы посещений» страшно напугали его, а «Изгоняющий дьявола» — оставил равнодушным? Да, думаю я, этот парень — оригинал.
Потом мы сидим, пьем газировку и болтаем. Перри соглашается: мой отец ужаснее, чем любая голливудская страшилка, но его собственный отец — вдвое хуже. Страшный человек, тиран и настоящий нарцисс. Последнее слово в применении к человеку я слышу впервые. Перри объясняет, что нарцисс — это тот, кто думает только о себе. Кроме того, отец Перри считает ребенка своей личной собственностью. У папаши есть представление о том, как устроить жизнь сына, и мнение самого сына его совершенно не волнует.
Как же это знакомо!
Мы с Перри соглашаемся: жизнь была бы в миллион раз лучше, если бы наши отцы были такими же, как у других детей. Перри утверждает, что отец не любит его. Я же никогда не сомневался в любви своего отца, мне лишь хотелось, чтобы в ней было больше мягкости и заботы и меньше гнева. Честно говоря, иногда я даже мечтал, чтобы отец любил меня поменьше. Быть может, тогда он бы не стал так давить на меня и позволил самому выбирать, что для меня лучше? Я жалуюсь на то, что у меня нет выбора, мне не дают самостоятельно решать, кто я такой и чем заниматься, и это сводит меня с ума. Поэтому я всегда очень долго, неотвязно размышляю над любым выбором, который мне все-таки доводится делать, — будь то выбор одежды, еды или друзей.
Перри кивает. Он понимает.
Я счастлив, что в моей жизни появился Перри — друг, с которым я могу поделиться самыми сокровенными мыслями, рассказать, какими бессмысленными запретами полна моя жизнь. Я объясняю ему, каково это — играть в теннис, одновременно ненавидя его. Ненавидеть школу, и при этом любить книжки. Любить своего брата Фили, хоть он и неудачник. Перри слушает терпеливо, как Фили, но более участливо. Он отвечает мне, слушает и кивает в неизменной последовательности. Анализирует, шутит, помогая мне строить планы, как изменить мою жизнь к лучшему. Когда я рассказываю Перри о своих бедах, они кажутся дурацкими и запутанными, но он всегда умеет распутать их, подчинить логике, после чего они уже видятся вполне разрешимыми. Я чувствую себя так, будто много лет был изгнанником на необитаемом острове, от безысходности беседовавшим с пальмами, — и вот рядом со мной оказалась еще одна жертва кораблекрушения, глубокий, чуткий собеседник, чья душа созвучна моей, — пусть он и носит рубашку с дурацким игроком в поло.
