Союзники не преследовали Макдональда — отчасти потому, что смертельно устали от форсированных маршей, а отчасти из-за начавшегося от дождей разлива рек. Макдональд, переформировав свою армию в три дивизии, сжег большинство повозок, собрал с местного населения продовольствие и контрибуцию и, бросив множество раненых в окрестных деревнях, ретировался через Апеннины в Тоскану. Его общие потери были огромны — французы и поляки потеряли половину армии, и потому он привел к Моро только 14 тысяч человек. Потери победителей составили 5 с половиной тысяч человек или даже больше, судя по серьезности сражений. Но зато победа была на стороне союзников.
Так или иначе, Макдональд более не был опасен для Суворова. Вот здесь и возник важный вопрос для полководца, который четко сформулировал Н. А. Орлов: «Когда именно следует, при действиях по внутренним линиям, прекратить операцию против одного из противников, чтобы броситься на другого? Удачное решение этого вопроса зависит от таланта полководца, верности его глазомера, и Суворов решает вопрос блистательно: несмотря на весь соблазн доконать Макдональда преследованием, фельдмаршал положил 10 июня остановиться, 11-го дать дневку своим измученным войскам, а 12-го — обратиться против Моро». В истории ошибки в «глазомере» случались не раз: известно, что после разгрома русской армии под Нарвой в 1700 году шведский король Карл XII счел, что русские с их царем Петром не представляют опасности, и не пошел на Новгород, а устремился на того, кто ему тогда казался сильнее, — на союзника Петра Великого польского короля Августа II, и в итоге просчитался…
Моро к этому времени перешел Апеннины и медленно двигался на Тортону, пытаясь маневрами отвлечь союзников с тем, чтобы получить возможность (пока Суворов идет на Макдональда) ударить по их тылам и вместе с Неаполитанской армией взять их в клещи. 8 июня Моро занял Тортону и двинулся к Вогере. В сражении 9 июня с отрядом графа Бельгардо у Касино-Гроссо французы сумели отбросить союзников за реку Бормидо.
Тут Моро получил известие о поражении и отступлении Макдональда. Некоторое время он пытался сбить и запутать Суворова ложными маневрами и слухами, будто он намерен двинуться на Турин. Позже Моро говорил: «Я был, несомненно, уверен, что мое мнимое вторжение в Пьемонт озаботит Суворова, потому что слабая сторона сего полководца, которого, впрочем, я ставлю наряду с Наполеоном, заключалась в том, что он излишне тревожился при каждом нарочно делаемом мною ложном движении». Ниже будет более подробно сказано о состоянии информативного обеспечения тогдашних армий, но замечание Моро верно — не раз Суворов активно реагировал на ложную информацию о движении противника. Но на этот раз ухищрения не помогли — 12 июня союзная армия двинулась к Алессандрии и Вогере, причем из-за сильной жары шла преимущественно по ночам. Моро решился опять отойти в Генуэзскую Ривьеру. Там он соединился с Макдональдом, пробравшимся с большим трудом по прибрежным тропам из Тосканы в Геную.
В рескрипте императора Франца, процитированном выше, было все же заслуживавшее внимание Суворова место — о крепостях. Суворов полагал, что главное — разбить полевые армии французов, а крепости сдадутся сами по себе. Но этого не происходило. Возникала парадоксальная ситуация — в Алессандрии, Вогере, Милане, Турине был и сосредоточены союзные войска, в Милане даже располагалась Главная квартира, а между тем в их цитаделях с большим запасом пороха, ядер, провианта сидели тысячи французов, которые порой, заскучав в осаде, совершали вылазки, беспокоившие союзников. Так, 15 июня Суворов прибыл в Алессандрию, а три дня спустя французы сделали вылазку из тамошней цитадели и затем повторили ее (правда, без успеха) 26 и 27 июня. Суворов понимал, что осада современных европейских крепостей — дело сложное, а главное — долгое, требующее колоссальных усилий, земляных работ, доставки осадной артиллерии. Да и риск при штурме огромный — наверняка он вспоминал Измаил, Прагу и другие крепости, им взятые в кровопролитных штурмах. Но делать нечего — с крепостями нужно было как-то разбираться. Всего под командой Суворова состояло не менее 110 тысяч человек, а свободных от осадной и гарнизонной службы, тех, кого можно было выставить в поле, не насчитывалось и трети — 31 тысяча, даже с приходом из России десятитысячного корпуса генерала М. В. Ребиндера. 9 июня, вдень, когда сдалась Туринская цитадель, крепость Алессандрии начали планомерно обстреливать из осадных орудий. Суворов провел на глазах у осажденных французов показательные учения войск по штурму крепостей — опыт по этой части у него был огромный. В итоге 11 июля крепость — одна из лучших в Италии — сдалась союзникам, которые теперь взялись за Тортону. Багратион со своим авангардом прикрывал осаду со стороны дороги на Нови и Акви. Наконец 17 июля прорвался главный нарыв — австрийскому осадному корпусу сдалась первоклассная крепость Мантуя с гарнизоном в 10 тысяч человек и 672 пушками. Гофкригсрат мог быть доволен. В Вене считали, что именно с падением Мантуи в Италии достигнута победа. В этом был резон: Мантуя — сильнейшая по тем временам крепость — держала под контролем всю Северную Италию.
Там, за Серравалле, опасность!
Суворов за прошедшие после Треббии полтора месяца обдумал план дальнейших действий. Суть этого плана состояла в занятии Генуэзской Ривьеры, чтобы полностью очистить Италию от французов и подготовить плацдарм для вторжения весной 1800 года во Францию. К тому времени французы оставили Тоскану, и казачий полк под командой графа Егора Цуката был с восторгом встречен во Флоренции и Ареццо. Австрийцы без труда заняли порт Ливорно и Лукку. Под натиском отрядов кардинала Руффо пал Неаполь. Туда вернулся король Неаполитанский Фердинанд IV, начались жестокие расправы с республиканцами, которых, по некоторым сведениям, было казнено около 40 тысяч человек. Словом, французское владычество в Италии заканчивалось. И все единодушно признавали в этом особую заслугу Суворова. Он же готовился к финалу кампании: «Стыдно мне было бы, чтобы остатки Италии в сию кампанию не опорожнить от французов».
Готовя генуэзскую операцию, Суворов выбрал самое острое решение — через Тендский проход двинуться в Ниццу, и тогда отсеченный от Франции противник будет вынужден сам очистить Ривьеру, «а еще лучше отрезать ему самое отступление». Все другие варианты, по мнению Суворова, привели бы к сложной и непредсказуемой горной войне. Это было понятно уже по операции, которую Суворов поручил 21 июля Багратиону. К этому времени тот опять стоял у Нови, в Посоли, где его войска установили кордон, не допуская, чтобы местные жители возили провиант на Ривьеру. Сами же русские отчаянно страдали из-за отсутствия чистой воды. Суворов приказал Багратиону бросить кордонную службу и взять у французов форт Серравалле, буквально висящий на скале над дорогой из Нови в Геную. Миновать его по пути на Ривьеру было невозможно. А таких фортов и крепостиц на горных дорогах с римских времен было настроено десятки. Их до сих пор можно видеть с шоссе, ведущего из Милана в Геную. Но Багратион, благодаря своей толковости и хорошим инженерам, управился с фортом всего за 36 часов. Правда, поначалу вышла небольшая заминка. Отряд его подошел к крепости, и тут стали поступать сведения о том, что к Серравалле приближается десятитысячный корпус французов. Суворов написал Багратиону, что сведения эти сомнительны — «сама Сервала столько никак не стоит, дабы для нее что тратить, и так лучше бы было ее бросить… и благовременно назад, не вступая ни в малое дело, токмо постыдно будет, ежели по-пустому. Я на все даю волю… Исправляйтесь к лучшему, направляйте и сообщайтесь с командующими»34. В этом отрывке видно то доверие, которое Багратион заслужил у совсем не склонного кому-либо слепо доверяться Суворова.
