Превосходящий, уверенный в себе противник, поддерживаемый сильными танковыми частями, должен был лишь только двигаться вперед, чтобы опрокинуть нас. Ночью обороняющийся, а в особенности его артиллерия, слеп против постоянно движущегося противника.
Было бы слишком большим трудом для меня описать в тончайших деталях драматические и угнетающие события зимних сражений последовавших недель. Наши абсолютно перенапрягшиеся пехотинцы, будучи в значительном меньшинстве, все-таки сражались на грани человеческих возможностей.
Когда русские попытались прорваться к Умани с танковым клином, они были отбиты назад, и сотни их танков были уничтожены. 198-я пехотная дивизия тоже приняла участие в этом бою. Однажды вечером, когда я хотел разместить мой сильно побитый батальон на отдых в деревне хоть на несколько часов, я был вызван командиром дивизии, который установил свой КП поблизости несколько часов назад. Он хотел спасти одну из подчиненных частей, которая была окружена в Луке, деревне к юго-востоку от Белой Церкви. Он хотел использовать для этого имевшиеся две дюжины штурмовых орудий и осторожно попросил — не приказал — моих пехотинцев помочь в операции. Было бы почти невозможно поставить моих бойцов обратно на ноги из глубокого сна от истощения, если бы не перспектива проехать большую часть пути до цели на штурмовых орудиях. Я согласился поддержать его попытку освобождения со своим батальоном.
Мы проехали на штурмовых орудиях через лес, который заканчивался как раз перед Лукой. Затем орудия выдвинулись на позиции и открыли огонь трассерами по залитой лунным светом деревне, отчего вскоре дома загорелись. С целью, столь освещенной, штурмовые орудия открыли огонь из их 75-мм орудий, и мы бросились к деревне. Русские были совершенно ошеломлены. Наши солдаты вытаскивали их из домов и стрелковых ячеек, некоторые из них были полуодеты. К сожалению, мы смогли выручить лишь несколько наших товарищей. Следующим утром мы увидели, почему — лишь несколько пехотинцев пережили жестокий бой во время окружения.
Нашей единственной добычей был американский джип «Виллис», который стоял с заведенным двигателем перед домом. Возможно, какой-то русский высокопоставленный офицер намеревался использовать его для того, чтобы скрыться; вместо этого я использовал его в течение многих недель в качестве моего штабного автомобиля.
25 января 198-я пехотная дивизия была развернута для обороны со стороны запада, а не востока. Сильно потрепанная дивизия растянулась более чем на двадцать пять километров! Наш полк должен был принять южный сектор длиной примерно 10 километров, довольно слабо связанный с полком смежной 34-й пехотной дивизии к югу.
Мы обороняли северо-западные окраины Вотылевки и открытые области на обоих концах города. По словам Грёзера, «198-я дивизии располагалась на северо-западном конце выступающего участка фронта, точно в том месте, где, по предыдущему опыту, наступающий противник попытается завершить окружение. Линии обороны дивизии были слабо укомплектованы и тонки, без любой глубины, без достаточных собственных запасов, без противотанковых оборон, без дополнительных позиций на случай отступления»[20]. Это определение весьма точное и полное — поставленная нам задача была важна, но наше положение было слабым.
Поздно вечером 25 января я навестил солдат 6-й роты, которые сидели на корточках в стрелковых ячейках, что они торопливо выцарапали в чистом поле. Командир роты лейтенант Оттовиц, молодой офицер с приятными манерами образованного австрийца, сообщил об оживлении противника сразу после заката.
Вместе мы слушали типичный лязгающий звук гусениц танков и даже редкие голоса со стороны противника. Они были удивительно близко. Примерно около полуночи я вернулся к своему командному пункту. Так как я не снимал свою одежду несколько недель, я решил, по крайней мере, снять свои сапоги, куртку и брюки. Я сразу же заснул.
В 4.40 26 января огромный артобстрел обрушился на Вотылевку, не только в нашем районе, а на секторе шириной больше тридцати километров. Русские, должно быть, использовали сотни батарей в артподготовке для их наступления. Снаряды артиллерии всех калибров врезались в наши позиции. Волны 122-мм ракет добавили свою воющую какофонию к канонаде, прежде чем вонзиться в землю вокруг нас. Противник обращал особое внимание на стык между нашей дивизией и 88-й пехотной дивизией к северу от нас. Это был главный удар!
У нас было лишь несколько секунд, чтобы схватить наше оружие и одежду и погрузиться в глубокую, узкую траншею, которую мы предусмотрительно вырыли позади нашего дома и накрыли деревянными балками, землей и толстым слоем соломы. Несколько минут спустя наш дом был уже разнесен в жалкие куски. Теперь мы ничего не могли поделать, только согнуться в нашей траншее и надеяться. Прежде чем прыгнуть в убежище, мой лейтенант Армбрустер схватил бутылку коньяка, которая, как только прошли первые секунды шока, пошла по кругу. Его содержимое помогло ослабить сотрясающий, загоняющий гул, который все продолжался и продолжался.
Ровно в 6.00, точно через восемьдесят минут после начала, разрушительный артобстрел внезапно прекратился… Наступила мертвая тишина!
Зная, что солдаты Красной Армии начнут свое наступление — с тактической точки зрения правильно — сразу после окончания артподготовки, мы выбрались наружу и увидели, что все в Вотылевке, за немногими исключениями, было сровнено с землей. Даже редкие деревья стали похожи на скелеты. Только остатки нескольких дымоходов все еще стояли в дымящемся, седовато-черном лунном ландшафте из огромных воронок. Как мы, к счастью, узнали впоследствии, мой батальон, так же как и 1-й батальон нашего полка, защищавший внешний периметр города, не понес существенные потери. Но моя 6-я рота, развернутая за пределами города, была полностью сметена. Согласно утверждениям нескольких спасшихся пехотинцев, молодой командир роты и его посыльные были взяты в плен. Выжившие Ландсеры 6-й роты сообщили также, что большое количество русской пехоты и танков прорвались между Вотылевкой и 34-й пехотной дивизией на юго-восток.
Доносился лишь тихий шум редких схваток на окраине города. Очевидно, обрушив на деревню весь этот фейерверк, русские решили, что штурмовать ее было бы тратой времени и ресурсов. От командного пункта полка, который был приблизительно в пяти километрах позади нас в Репках, прибыл наш полковой врач, чтобы установить связь. Д-р Штохдорпф казался расслабленным, дружелюбно усмехался и задавал разные вопросы. Он сообщил, что Репки также были накрыты огнем русской артиллерии, с примерно таким же результатом, как у нас.
