Владимир Орлов - Двойной агент. Записки русского контрразведчика

   Неожиданно Стучка, который всегда разрешал мне действовать по своему усмотрению, был вызван в Москву, и его место занял Крестинский. Николай Николаевич Крестинский позднее был советским представителем в Берлине, а также наркомом финансов, заместителем наркома иностранных дел. До войны Крестинский, как я узнал, был юристом и защищал интересы работодателей от их врагов-рабочих, проявляя при этом большую жестокость. Когда его спрашивали, как это согласуется с его большевистскими идеями, он всегда отвечал: «Только таким способом я мог довести своих друзей-рабочих до такой озлобленности, что они, наконец, не выдержали». Я много общался с моим новым начальником, поскольку нам приходилось обсуждать все вопросы должностных преступлений в банках и т. д.

   Постоянно сгорбленный за своим огромным письменным столом, он был похож на нахохлившуюся птицу. Был очень покладист и всегда делал то, о чем я его просил.

   — Подпишите, пожалуйста, это, товарищ Крестинский! — И едва я успевал произнести эти слова, как его подпись появлялась на документе.

   Он не задумывался над тем, что подписывает, единственным, что по-настоящему интересовало его, была еда. Каждый день он торопливо шел от машины в свой кабинет с солидным портфелем под мышкой. Какие важные документы нес с собой в этом разбухшем портфеле нарком юстиции?… Зайдя в свою комнату, а это я неоднократно видел сам, он садился и немедленно вынимал из портфеля огромный сверток, разворачивал его и доставал огромное количество еды: бутерброды с ветчиной, бутерброды с сыром, бутерброды с колбасой, портфель же после этого становился практически плоским. Он аккуратно раскладывал все перед собой, как истинный гурман, и на протяжении беседы пожирал свой завтрак глазами. Потом он начинал есть прямо во время важного совещания.

   Сам я часто бывал на грани голодного обморока, глаза закрывались от усталости, иногда едва стоял на ногах. Мне приходилось экономить, и поэтому постоянно хотелось есть. Присутствуя на подобной «экзекуции», я не в состоянии был вести со смачно жующим шефом какой-либо разговор по причине того, что глаза мои были устремлены на ветчину и все мысли, естественно, были только о еде.

   Помню, как в одно из таких совещаний дверь вдруг неожиданно открылась и в кабинет вошел коллега. Первое, что сказал Крестинский, обращаясь к нему, было: «Заходите, товарищ, садитесь и разделите со мной трапезу, вкусно — язык проглотите». Мне же он не предложил ничего. И так это представление повторялось ежедневно. Должен сказать, что даже во сне я видел, как он беспрестанно жует.

   Вскоре мне удалось собрать нескольких надежных помощников, и мы лихорадочно принялись за секретную работу. В Советской России в то время было нетрудно найти недовольных людей, притом они были практически во всех советских организациях и учреждениях. Они-то и сообщали мне все, что я хотел знать, особенно то, что касалось деятельности ЧК.

   Среди таких осведомителей у меня, к примеру, был Борис Ржевский, элегантный молодой альфонс, носивший золотой браслет, делавший маникюр и всегда одетый по последней моде. Он был гомосексуалистом, нюхал кокаин, но, тем не менее, оказался хорошим и надежным источником. Ржевский немного занимался журналистикой, и писал не так уж плохо. Раньше был отличным агентом на службе последнего царского министра внутренних дел. Теперь он работал на ЧК и приносил мне все самые свежие новости.

   Сколько я платил ему?

   Ничего. Он был дальновидный парень и помогал нам, потому что не очень-то верил в долгое «царствование» Советов, потому и считал за лучшее расположить меня к себе на тот случай, если дело повернется иначе.

   Он был заметной личностью в Петрограде и, как я уже говорил, весьма надежным человеком. Словом, оказывал мне большую помощь.

   Другим моим агентом был некий Модель. Он торговал газетами в Нью-Йорке, но после Февральской революции вернулся в Петроград как беженец и, как это ни странно, стал председателем следственной комиссии ЧК. Работал он отлично и всегда приносил нужную мне информацию, иногда даже больше, чем я просил. У него были и другие, второстепенные занятия, такие, например, как освобождение из тюрьмы богатых сограждан, за что получал существенное вознаграждение. Он помогал и бедным. После того как какой-нибудь несчастный тщетно обращался к нему с просьбой об освобождении, он шел к его отцу или другу. «Чего вы хотите?» — всегда был первый вопрос, который он задавал, а за ним сразу следовал второй: «Сколько вы можете заплатить?» Модель брал столько, сколько мог получить, и не испытывал никакого угрызения совести. Все, за что он брался, быстро выполнялось.

   Его друг, герр Вейсберг, тоже был моим агентом. Он был любопытнейшей личностью. Знакомясь с кем-нибудь, он первым делом демонстрировал бумагу, свидетельствующую о том, что он был секретарем Горького, и обязательно добавлял, что пользовался у пролетарского писателя глубоким уважением. Из другого, также, вероятно, поддельного, Документа явствовало, что он выплачивал значительные суммы денег по поручению писателя. Даже самые наивные не верили ему, но ничто не могло его остановить. Позже он был уличен в каком-то безумном мошенничестве и расстрелян.

   Эта троица ежедневно приносила кипу документов, которые они либо похищали в ЧК, либо фотографировали. Эти документы существенно помогали мне и позволяли освободить из тюрьмы десятки невинных жертв, а затем тайно переправить их за границу.

   Исчезновение многих из этих бумаг, похоже, вызвало подозрение моих «коллег», и, поскольку мне снова предстояло вырвать из когтей советского правосудия нескольких офицеров царской армии, я инсценировал кражу со взломом в своем кабинете.

   Я открыл все окна, предварительно разложив свои бумаги на столе. В одиннадцать часов вечера трое моих помощников влезли в окно, взяли все бумаги, до которых только могли добраться, и написали мелом на столе: «Будешь помнить матроса Володина, сволочь!»

   Чтобы придать сцене больше правдоподобия, они взломали мой стол. В четыре часа утра они вынесли все похищенные документы, разорвали их на мелкие клочки и пустили по ветру.

   Фамилия Володина появилась не вдруг. Я знал, что тремя днями раньше арестованный матрос по фамилии Володин бежал из тюрьмы, поэтому, чтобы подозрение пало на него, я договорился, что мои люди сделают на столе эту надпись.

   Когда на следующее утро я пришел на службу, ко мне подбежал крайне взволнованный привратник и сообщил, что мой стол взломан и из него взято несколько важных документов. На место преступления были доставлены две собаки-ищейки, но они не могли взять след. Затем совершенно неожиданно они взяли след, который привел их к комнате привратника. Собаки набросились на его сына. Впоследствии выяснилось, что именно он первым обнаружил кражу и, выходя из кабинета, оставил на столе портсигар. Он, конечно же, ничего не брал. Мне пришлось, тем не менее, приложить немало усилий, чтобы добиться его освобождения.