– Клянусь, что императрица Елизавета имела дочь от тайного брака, увезенную из России и воспитанную за границей!
– И кто же она, Алин? – не выдержал Лимбург.
Она посмотрела на него бешеными глазами:
– Я, Ваша светлость! И запомните навсегда: Алин умерла. Есть принцесса Елизавета.
И вдруг потянулась к нему, поцеловала. Потом оттолкнула и сказала:
– А сейчас вы вернетесь в Нейсес.
– Но…
– И не спорьте, Телемак: вы должны выполнить важное дело… Благодаря вашей глупой ревности в тайну оказался посвящен посторонний. Он знает о готовящейся экспедиции, этот желчный и злой человек. Я говорю о Рошфоре.
– Что вы еще хотите?
– Вы уже догадались. Я не могу рисковать делом всей своей жизни. Если вернетесь в Нейсес и снова посадите, – она усмехнулась, – «верного Рошфора» в государственную тюрьму. И горе ему, если он выйдет оттуда, пока не свершится экспедиция к султану. Я не хочу мертвецов.
И она вновь страстно поцеловала князя, и князь, как всегда, обмяк.
Лимбург и Рошфор отъезжают от ворот замка Оберштейн.
– Поглядите, Ваше высочество…
И Рошфор, смеясь, показывает на темные силуэты у стены замка. Лимбург молча глядит на лошадь, привязанную у потайной двери в стене.
– Не узнали, Ваше высочество? Это лошадь того самого поляка Доманского, который должен быть далеко отсюда…
– Послушайте, граф, – в бессильном бешенстве говорит Лимбург. – Ваша вечная подозрительность уже завела нас… вернее, вас в пропасть. Я не знаю даже, как сказать вам, но я должен вас…
– …арестовать! – говорит Рошфор, умирая от смеха.
– Но я не мог забыть эту лошадь… И в те недолгие часы, когда она допускала меня в Оберштейн, я всегда чувствовал присутствие этого человека. Появлялись кем-то написанные проекты ее писем турецкому султану, шведскому королю, гетману Огинскому. Теперь она переписывалась со всей Европой…
Замок Оберштейн. Принцесса, как тигрица, разгуливает по зале, когда входит Лимбург. Она швыряет ему в лицо скомканное письмо и кричит:
– Этот мерзавец! Этот хитрый подлый трус!
– К кому относится все это на сей раз?
– Гетман Огинский! И он смел называться моим другом! Я послала ему письмо в Париж, я предложила ему принять участие в моей экспедиции в Турцию с князем Радзивиллом… И что мне ответил этот жалкий изменник!..
Из письма Михаила Огинского принцессе 10 апреля 1773 года:
«Расположение мое к вам по-прежнему глубоко ношу в своем сердце… И поверьте, мой язык никогда не выдаст доверенной мне тайны. Но ваши предложения возбудили во мне воспоминания о временах оракулов, которые никогда не говорили определенно ни «нет», ни «да»…»
– Этот негодяй делает вид, что не понял!
«И все-таки я желаю вам успеха, хотя не понимаю, какая дорога ведет к нему. Нет, нет, друг мой, лучше мне не быть вместе с вами в вашем начинании, ибо стоит мне только пожелать что-нибудь хорошее, как оно тотчас не исполняется…»
Она скомкала письмо, швырнула его на пол.
– Оказалось, этот трус уже ведет переговоры с Понятовским и Екатериной! Он решил вернуться в Польшу, он хочет получить отнятое имение – тридцать сребреников!
Наконец успокоилась, подняла скомканное письмо с пола, расправила:
– Это письмо я сохраню в своем архиве. Когда я сяду на трон, конфискую все земли этого предателя… Но зато другие дела хороши. Франция нас поддерживает, Радзивилл в конце недели выезжает в Венецию.
– Ах, дорогая, – вздохнул Лимбург, – мы перестали говорить с вами о чем-нибудь, кроме этой затеи.
– Вы смеете называть «затеей» святое предназначение?
Лимбург усмехнулся:
– Ну что ж, поговорим о нем. Мне кажется, вы смешно путаете имя своего отца. Казацкий гетман Кирилла Разумовский никогда не был тайным мужем императрицы Елизаветы. Мужем вашей матери был другой Разумовский – Алексей, родной брат казачьего гетмана. Вам следует знать точное имя своего отца, дорогая, – насмешливо закончил князь.
– Мой милый Телемак, – в гневе ответила она. – Я знаю имя своего отца. Просто мне сейчас нужны деньги от банкиров. А они слышали: в России восстали казаки. И если мой отец – казацкий гетман, следовательно, это люди моего отца захватили пол-России. Дочери такого человека можно дать деньги!
– Я до сих пор не знаю – придумала ли она немедля это объяснение или так оно и было. Ее головка готова была изобрести в любой миг миллион историй. Как она была изворотлива!.. Когда я намекал ей на этого проклятого поляка, она спокойно объявляла, что нарочно возбуждает мою ревность, ибо чувствует: я к ней охладеваю. И заливалась настоящими слезами, клянусь! 13 мая 1773 года я провожал ее в Венецию…
Коляска князя Лимбурга подъезжала к дому на окраине Мосбаха. В карете принцесса и Лимбург.
– Не грусти, мой милый, сегодня тринадцатое. Я люблю начинать этот день. Мне всегда везло в этот ведьмин день…
Около дома уже ждет карета, запряженная четверкой лошадей. У кареты прогуливается Доманский в дорожном плаще. Принцесса весело обнимает Лимбурга.
– Мы расстаемся ненадолго, в России перевороты совершаются быстро.
Она целует его и выпрыгивает из коляски. Доманский помогает ей пересесть в карету.
И поскакали лошади. Она высовывается из окна кареты и кричит князю:
– До скорой встречи в Петербурге!
– Больше я ее не видел… Но когда она приехала в Венецию, я послал к ней своего нового гофмаршала, барона Кнорра. И он писал мне обо всем, что с ней случалось… Началось в Венеции все восхитительно: и поляки, и французы были от нее без ума…
Венеция.
Пестрая толпа заполнила набережную вдоль Большого канала. Все взоры – на палаццо на Большом канале, дворец французского посла. Над палаццо поднят королевский флаг. Из дворца под восторженные крики толпы выходит принцесса, окруженная польскими и французскими офицерами. Расшитые мундиры, перья на шляпах.
Все общество рассаживается в черные с золотом гондолы. Гондолы плывут по каналу, провожаемые криками толпы.
Откупорили шампанское. Принцесса поднимается в гондоле и, сверкая раскосыми огромными глазами, начинает свой вечный рассказ. Обрывки рассказа долетают до жадного слуха толпы на набережной.
– …Заточили в Сибирь… отравили… но Господь…
– Да здравствует принцесса Всероссийская! – кричат в гондоле.
– …И тогда, по завещанию матери… дядя мой Петр Третий… до моего совершеннолетия…
– Виват, освободительница! Чудо, ниспосланное провидением Речи Посполитой!
– …И я не дам немке узурпировать трон! Я, внучка Петра Великого, истинно последняя из дома Романовых… Я верю, господа, вы поможете женщине!
