Ознакомительная версия.
От американской армии итальянцы заходились в восторге. Малапарте посвятил этому свой чудесный роман под названием «Шкура». Язвительный роман о вхождении янки в Италию, в котором философская ирония беспощадно разделывает освободителей и освобождаемых. Аристократ-итальянец говорит американскому полковнику: «Вы высадились в Италии с учтивостью, прежде чем войти в наш дом, вы постучали в дверь, как делают воспитанные люди. Если бы вы не постучали, мы бы вам не открыли».
Красная Армия, освобождавшая Европу с востока, в европейские двери не стучала. Она их взламывала ударами танковых клиньев и беспощадным огневым валом своей артиллерии. Вслед шла пехота, нещадно матерясь. И хотя немцы на востоке сражались, как одержимые, вал советского наступления неотвратимо катился по европейским землям. Немцы отдали сначала Польшу, потом Восточную Пруссию, Венгрию, Австрию, Румынию, Болгарию, Югославию, и, наконец, свою Германию, а под занавес – Чехословакию. Красная Армия пахла не женщиной-блондинкой, а потом, моршанской махоркой, порохом и ружейным маслом, лишь иногда перебиваемым офицерским «Тройным одеколоном».
Европа, истерзанная войной, встречала победителей где с радостью, где настороженно, где с ужасом. Победителей из страны, которая потеряла к тому времени более двух с половиной десятков миллионов человек – в боях, в огне, в плену, замученных и расстрелянных, умерщвленных в газовых камерах, погибших от бомбардировок, артобстрелов, от непосильных работ и террора на оккупированной территории. Трагедия не обошла почти ни одну семью.
Понятно с каким чувством входила армия в Германию. Ведомая ненавистью, вступала она на германскую землю – в «логово фашистского зверя», как тогда говорилось в листовках политуправлений фронтов. Ненавистью объективной, взращенной преступлениями немецкой солдатни против людей, живших в СССР, и ненавистью, взращенной великими публицистами и пропагандистами, трансформированной в 1942 году в пронзительный и хлесткий, как удар бича, слоган «Папа! Убей немца!».
Воспитание ненависти стало ведущей и оригинальной идеей советской пропаганды с первых недель войны. Придумали ее Давид Ортенберг, главный редактор армейской газеты «Красная звезда», и писатель Алексей Толстой, автор «Петра Первого», «Хождения по мукам» и «Золотого ключика». На первой же встрече в редакции они договорились, как поднимать боевой дух и стойкость армии – нужно учить ее ненавидеть. В речи Сталина 3 июля, той, что поразила страну обращением «братья и сестры», они выделили фразу – «германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине». Ненависть! Вот ключевое слово. Но ненависть не к политическому течению, именуемому «германский фашизм», а ненависть к немцам, они воплощают все зло, именуемое германским фашизмом. Фашизм – не образ, а вот фашист, немец – это образ. Поэтому нужно делать образ немца-врага, немца-«падшую сволочь», как выразился Толстой. А уж он-то хорошо понимал толк в образах. Так они вдвоем, Толстой и Ортенберг, перевели политический язык Сталина на язык военной пропаганды, на язык психологической войны. Уже 9 июля Толстой публикует программную статью с названием, как выстрел, «Я призываю к ненависти»:
«Мы должны объединиться в одной воле, в одном чувстве, в одной мысли – победить и уничтожить Гитлера. Для этой великой цели нужна ненависть. В ответ на вторжение Гитлера в нашу страну – ненависть, в ответ на бомбардировки Москвы – ненависть. Сильная, прочная, смелая ненависть!.. священная ненависть, которая объединяет и возвышает».
И дальше Толстой лепит образ немца, которого нужно ненавидеть. Он делает кальку, по которой работали потом другие таланты.
«Фашисты любят сильные ощущения. Книги, театр, кино могут дать только суррогат переживаний. То ли дело – подойти к белорусской колхознице, вырвать у нее из рук младенца, швырнуть его на землю и слушать, кривя рот усмешкой, как баба кричит и кидается, беспомощная и безопасная, словно птица, у которой убили птенца, и под конец, когда до нервов дошли эти вопли наглой бабы, – ткнуть ее штыком под левый сосок… Или приволочь с хутора на лесную опушку, где расположились танки для заправки, полтора десятка девушек и женщин, приказать им, – четкой мужественно-немецкой хрипотцой, – раздеться догола, окружить их, засунув руки в карманы и отпуская жирные словечки, разобрать их по старшинству и чину, потащить в лес и наслаждаться их отчаянными криками и плачем, а потом вперевалку вернуться к своим танкам, закурить и уехать, чтобы впоследствии написать в Германию открытки о забавном приключении: „Должен тебе признаться, Фриц, эти проклятые русские девки под конец нам до смерти надоели своими воплями и царапаньем…“»[35].
А в августе в статье «Убей зверя», вышедшей сразу в «Правде», «Известиях» и «Красной звезде», Толстой заклинал: «Ты любишь свою жену и ребенка, – выверни наизнанку свою любовь, чтобы болела и сочилась кровью, – твоя задача убить врага с каиновым клеймом свастики, он враг всех любящих, он бездушно приколет штыком твоего ребенка, повалит и изнасилует твою жену… Так, наученный Гитлером, он поступит со всякой женщиной, как бы ни была она нежна, мила, прекрасна. Убей зверя, это твоя священная заповедь… убийство фашиста – твой святой долг перед культурой»[36].
Толстовскую идею ненависти к немцу развивали талантливые перья. Вот очерк Михаила Шолохова «Наука ненависти», уже из того, переломного 1942 года. Чтобы ощутить время, приведу строки оттуда, о случае, потрясшем главного героя этого очерка лейтенанта Герасимова.
«Вскоре перешли мы в наступление и тут действительно насмотрелись… Сожженные дотла деревни, сотни расстрелянных женщин, детей, стариков, изуродованные трупы попавших в плен красноармейцев, изнасилованные и зверски убитые женщины, девушки и девочки-подростки…
Особенно одна осталась у меня в памяти: ей было лет одиннадцать, она, как видно, шла в школу; немцы поймали ее, затащили на огород, изнасиловали и убили. Она лежала в помятой картофельной ботве, маленькая девочка, почти ребенок, а кругом валялись залитые кровью ученические тетради и учебники… Лицо ее было страшно изрублено тесаком, в руке она сжимала раскрытую школьную сумку. Мы накрыли тело плащ-палаткой и стояли молча. Потом бойцы так же молча разошлись, а я стоял и, помню, как исступленный, шептал: „Барков, Половинкин. Физическая география. Учебник для неполной средней и средней школы“. Это я прочитал на одном из учебников, валявшихся там же, в траве, а учебник этот мне знаком. Моя дочь тоже училась в пятом классе.
Это было неподалеку от Ружина. А около Сквири в овраге мы наткнулись на место казни, где мучили захваченных в плен красноармейцев. Приходилось вам бывать в мясных лавках?…»[37].
Ознакомительная версия.
