Грустно было мне узнать вчера о болезни старушки, во многом заменявшей мне покойную маму. И особенно беспокоит меня, кто позаботится теперь о ней, когда и ее племянницы больны. Так любили они сами посещать и утешать болеющих. Найдутся ли добрые души, которые послужили бы теперь им. Может быть, Петр Алексеевич сам или через знакомых старушек?.. Грустно очень, что я не имею возможности ничем послужить больным, ни попросить кого–либо. Помолитесь и Вы поусерднее о них, и какие подробности узнаете, сообщите мне. Благодарю за то, что послали деньги Елис[авете] Феодор[овне]. А получили ли Вы письмо, где я просил Вас послать Наталии Никол[аевне] Горлиной[168], кроме прежних 50, еще 30 рублей. Она прислала мужу письмо с сообщением, что деньги получены, но какие — первые или вторые, — не пишет. Никак не могу получить с личного счета опять уже скоро два месяца. А деньги идут, — ведь 500 грамм[ов] хлеба, которые я получаю, совсем не достает, — я всю пайку съедаю иногда в один прием, особенно если хлеб мягкий. И аппетит у меня стал очень велик. Все лето нам давали вместо ржаного серый пшеничный. В октябре — ноябре с месяц был ржаной, теперь опять пшеничный. Плохо стало, что теперь не достать подсолнеч[ное] масло. Ранее можно было его приобретать. Очень надоедает готовить обед. Поэтому я нередко ограничиваюсь тем, что кусочки хлеба, смазанные подсолнечным маслом, ставлю в закрытой кастрюле на плиту. Хлеб распаривается, становится очень вкусным и питательным, — особенно в соединении с чаем и сахаром. По милости Божией и благодаря Вашим заботам у меня есть пока и сахарок. Это здесь (да и у Вас, кажется, большая редкость).
<…>
На всех призываю Божие благословение, всех молитвенно поминаю в уповании взаимных молитв. Спасайтесь о Господе.
С любовию богомолец Ваш е[пископ] А[фанасий]
17/XI Горлина сообщила, что получены и 50, и 30 р[ублей].
№ 24
Диакону Иосифу Потапову.
24 декабря 1940 г. Белбалтлаг
Мой милый, мой любимый, мой дорогой о. Иосиф!
28 ноября получил два Ваших письма от 6.Х и 1. ХI. 1 декабря на память Филарета Милостивого получил две посылочки, одна из них с кожаными подметками. 2–го или 3–го я написал Вам небольшое письмецо. В Николин день получил еще два Ваших письма от 22.Х1/4.ХН и от 9.Х11. Спаси Вас Господи, мой дорогой. Очень хотелось мне написать Вам 9–го, в день нашего семинарского праздника, но никак не смог. Написал только небольшое письмецо Ел[ене] Фил[имоновне], от которой тоже получил два письма и посылочку. Не вижу совсем времени. Особенно худо то, что каждую ночь приходится вставать в 3 часа, чтобы получить хлеб для бригады. После этого до рассвета провозишься с разными делами и дальше уже ничего делать не в состоянии, — только спать. Проспишь до часу, до двух, — а там уже скоро и темнеть начинает, — ведь самые короткие дни сейчас. Сегодня я освобожден, но так как мои помощники (а их у меня три) все вместе не могут разобраться с талонами на обед и пайками, — то все равно мне пришлось подняться, — правда, немного позднее, только к раздаче, — сам я не ходил в каптерку. Но отчасти вследствие этого, отчасти по другой причине вышла путаница, и мне пришлось раза по три бегать и в каптерку, и на кухню. И опять не пришлось за ночь выспаться, — опять проспал утро. Недавно встал, закусил, начал писать письмо, а сейчас уже начинает темнеть. Я ничем не болен, — правда, кашель беспокоит, — моя койка вблизи двери. Но у меня упадок сил. Вчера перед вечером расколол несколько полен дров и вечером совсем раскис, рукой пошевелить было тяжело. Но тут еще вот какое положение: я инвалид ширпотреба. Таких инвалидов лекпом не освобождает, потому что они без всякого освобождения имеют право не идти на работу, когда чувствуют себя нездоровыми. Но дневальство — такая работа, что я не могу бросить ее, если не будет замены. Вот почему мне все же приходится обращаться к лекпому, который, не внося меня в список освобожденных, сообщает Урб[169] о том, что я нуждаюсь в отдыхе. Но и в этом случае, как Вы видите, я не имею полного отдыха. Я не убираю барака, но заботы о хлебных пайках и талонах, — дело довольно кляузное и беспокойное, остается на мне.
Сколько посылок Ваших я получил, — и не сочту. О каждой полученной посылке я немедленно извещаю Вас. Как будто восемь, включая и последние две, где были подметки. Сбиваюсь со счета, тем более Что за это время были посылки от Ел[ены] Фил[имононы] две и от Шуры одна. Спасибо за все заботы и за все присланное, между прочим и за подметки. Но еще просьба будет, — если можно, пришлите не подметки, а подошвы. Тогда я к лету попытаюсь заказать легкие сапоги из брезента, который есть у меня.
Царство Небесное м[атушке] Ермионии и рабе Божией Анне. Много любви и усердия к служителям Церкви проявляла почившая старица Анна. Своей скромной лептой вдовичьей она многим послужила, а чрез них послужила Господу, Который ей прежде нас грешных скажет: «Прииди ко Мне…»
<…>
Стемнело. Пока кончу.
12/25.XII. Спиридон Поворот. Ну вот и день прибавился. Солнце на лето повернуло. С Божией помощью как–либо зиму переживем. Беспокоюсь, как Вы с дровами справитесь. У меня тепло, хотя немало разных осложнений с топливом. Но мне меньше работы в этом отношении, чем прошлую зиму.
Мое письмо придет к Вам на праздниках, с приближением которых сердечно, горячо приветствуй) Вас всех, мои дорогие. Всех Вас всегда любовью объемлю, а в праздники особенно. Дерзаю сказать с апостолом, что сердце мое расширено для вас[170]. мои родные и по плоти и по духу, мои милые. Когда удается справить какую–либо службу (с суетою — теперь у меня в этом отношении очень плохо), я всех вас имею в мыслях моих, как соприсутствующих и сомолящихся, и в положенные моменты вам мирствую, на вас призываю Божие благословение и всегда молю Бога, да даст еще нам радость утешиться телесным общением, беседою усты ко устом, усладиться общением в молитвах и таинствах и не издалека, а непосредственно каждому из вас преподать благословение моей грешной десницей.
Чем ближе подходит праздник Максимовской иконы[171], тем сильнее желание, чтобы добавочный год был сброшен. Хочется, конечно, избавиться от ужасной, отвратительной здешней атмосферы. Но если бы только это одно, я особенно не стал бы думать о добавочном годе. За грехи достойное наказание… Но хочется увидеться с вами, мои дорогие, и со всеми близкими. Но все же никак не соберусь написать, не могу сосредоточиться, не могу и времени выбрать. Может быть, как–либо получу освобождение денька на два, тогда попробую. А ваш сонет об обращении к св. муч[енику] Трифону приемлю с благодарностью и уже исполняю. Знаю, что мы не Должны требовать чудес там, где нужно и самим Действовать. Пока буду просить муч[еника] Трифона и священномуч[еника] Ермогена (помните мой сон в Иванове), да помогут они мне написать то, что могло бы принести мне пользу. А во всем да будет воля Господня. Но год еще не видеть вас, — очень тяжело!.. И сколько за год может быть утрат! Ведь все мы не к молодости идем. Скольких уже нет в этом мире!.. А об Ив[ане] Яковлевиче] так и нет весточки?.. Не знаете ли, здравствует ли болящий арх[имандрит] Симеон? Где преосвященный] Феодор? Как живет арх[иепископ] Николай? Никто ничего не сообщит мне об о. Неофите[172]? Спрашивайте также об о. Иоанне Афонове[173], — тоже нет ответа. Грустно и тяжело, что так много растеряно друзей… Да, да… подобает, да и это слово Христово исполнится: «и разлучат вы…»[174]. Но по–человечески это очень тяжело, тяжелее всяких других лишений…
