А ветреный мальчик проводил медовый месяц в Опере, на балах и в театрах. Стал ли он с первых дней совместной жизни приобщать жену к содомским радостям? В его рассказе «Исправившийся супруг» некий Бернак «в первую же брачную ночь заставил свою молодую жену поклясться, что она ничего не расскажет родителям, а потом признался ей в своих пристрастиях». Супруга его была невинна и послушна и, решив, что так поступают все мужья, каждую ночь в течение двух лет покорно удовлетворяла вкусы мужа. Затем друзья открыли ей глаза, разыграли мужа, тот покаялся, попросил у жены прощения, и далее супруги жили душа в душу. Быть может, в этом рассказе нашел отражение эпизод из биографии автора? В одном из писем из Венсена де Сад напоминал жене, что всегда высоко ценил ее «задний смысл». Но никаких других садических практик он к ней, разумеется, не применял и в «большом письме» от 1781 года (тоже из Венсена) писал: «Я либертен, но я никогда не покушался на здоровье своей жены». Ибо, как сказала очаровательная женщина другу, пытавшемуся соблазнить ее, «друг мой, не пытайся развратить того, кого ты любишь, последствия будут непредсказуемы». Эти слова де Сада из новеллы «Флорвиль и Курваль» напоминают о том, что в минуты душевного спокойствия де Сад вызывал у женщин и восхищение, и любовь. Жаль только, что такие минуты выпадали очень редко, а потому женщин, искренне привязанных к Донасьену, было всего три: сначала Рене-Пелажи, затем в его жизнь войдет Милли Руссе и, наконец, Мари-Констанс Кене. Интересно, кого из них вспоминал он, когда писал эти слова? Ведь у всех трех женщин, полюбивших Донасьена, любовь быстро превращалась в самоотверженное служение этому надменному, резкому, парадоксальному, талантливому, капризному, слабому, себялюбивому — словом чертовски неприятному человеку!
Именно поэтому в список нельзя включить юную Анн-Проспер де Лонэ[4], свояченицу Донасьена Альфонса Франсуа, которая, судя по немногим сохранившимся документам, была не менее взбалмошной, чем Донасьен, и не намеревалась играть вторые роли при возлюбленном. Во всяком случае, есть мнение, что из-за сходства характеров роман между Донасьеном и Анн-Проспер так и остался платоническим… или же его не было вовсе.
Но как бы хорошо ни относился на первых порах Донасьен к жене, избавляться от своих привычек к сильным сексуальным ощущениям он не собирался. А чтобы его «увлечения» не беспокоили супругу, он, подобно большинству дворян того времени, имел свой «маленький домик». Так называли виллы, павильоны, дома (смотря по размерам кошелька владельца), расположенные за городом, в пригородах или в уединенных уголках садов и парков, где господа вдали от укоризненных взоров домашних предавались — в зависимости от темперамента — плотским удовольствиям, дебошам и настоящим оргиям. Домики превращали в храмы наслаждения, лучшие художники расписывали стены и потолки фривольными сценками, многочисленные зеркала приумножали приятные ощущения, создавая впечатления присутствия зрителей и тем самым подогревая желания актеров. Ведь в понятие наслаждения либертен включал и тщательную режиссуру любовных забав, и многочисленные их повторы. Интересно, что в маленьких домиках де Сада обстановка была скорее скудной, стены обиты черным и царил мрак…
Девиц для домиков подбирали среди уличных проституток или заказывали у известных на весь Париж сводней: Монбрен, Эке, Бодуэн, Фийон, у супругов Бриссо или у знаменитой Гурдан по прозвищу Маленькая Графиня. Эти дамы содержали специальные дома, где были «девушки на любой вкус». А вкусы, как известно, были разные, но если жалоб ни от кого не поступало, полиция нравов претензий никому и не предъявляла. К тому же сводни были превосходными осведомителями, и часто их отчеты вместе с полицейскими донесениями попадали в руки самому Людовику XV, любившему на ночь почитать скабрезные истории о своих подданных. В этих донесениях нередко рассказывалось о похождениях первых лиц королевства: герцога де Ришелье и его сына герцога де Фронсака, маркиза де Лувуа, герцога де Шуазеля… Говорят, именно Фронсак изобрел (или прославил…) знаменитое кресло для строптивых девиц. Хитрость его механизма заключалась в том, что стоило девице сесть в это кресло, как тотчас ноги и руки ее оказывались зажатыми специальными приспособлениями, спинка наклонялась, и жертва оказывалась в полном распоряжении галантного кавалера. Такое кресло однажды предложил купить Казанове его приятель, либертен Анж Гудар, но Казанова, уверенный в своих неотразимых чарах, отказался. А вот де Сад, кажется, приобрел… Во всяком случае, в его романах немало механических игрушек для получения наслаждения: клистиры для впрыскивания во внутренности жертвы обжигающих жидкостей, различные годмише… Существует мнение, что он описывал вполне реальные приспособления, каковых у него в домике на улице Муфтар было немало.
* * *
В этот домик менее чем через полгода после свадьбы де Сад завлек некую Жанну Тестар, работницу, днем изготовлявшую веера, а вечером промышлявшую проституцией. Что на самом деле произошло между ними, уже не узнает никто: вряд ли перепуганная до смерти девица могла дать объективные показания. Но даже если страсти, рассказанные ею, преувеличены всего лишь наполовину, ей было отчего испугаться.
Как только они вошли в комнату, клиент Жанны, на вид хрупкий молодой человек с голубыми глазами, запер за собой дверь, положил ключ в карман и принялся богохульствовать, время от времени выкрикивая страшные проклятия в адрес Господа и всех святых. Затем, схватив Жанну за руку, он потащил ее в соседнюю комнату, сплошь затянутую черной тканью, и, указав на развешанные на стенах всевозможные плети и хлысты, велел ей выбирать орудие, которым он сначала отхлещет ее, а затем она — его. Заявление девицы о беременности не только не усмирило молодого человека, но, напротив, распалило его. Он заставил ее рассмотреть все висевшие на стенах непристойные гравюры, приказал швырнуть на пол распятие и топтать его ногами, вынудил выслушать отвратительнейшие богохульные стишки, а потом, угрожая пистолетом, принудил удовлетворить его страсть самым непотребным образом. Зловещим шепотом, страшно вращая глазами, он говорил ей, как в следующее воскресенье они возьмут облатки, придут сюда и здесь устроят настоящую оргию, во время которой подвергнут надругательству дурацкие предметы отвратительного культа. Срываясь на крик, он убеждал ее, что Бога нет, что в эту химеру верят только полные идиоты, а потом потребовал, чтобы она взяла кнут с железным крючком на конце, раскалила железо и отстегала его как следует. Жанна трепетала, и остаток ночи провела в тщетных попытках направить страшного клиента в русло традиционных услуг, оказываемых девицами легкого поведения, в то время как тот порывался то сделать ей промывание желудка, то использовать розги. Когда явившаяся утром сводня наконец освободила ее из заточения, Жанна помчалась в полицию, где рассказала обо всем, что довелось ей пережить. Инспектор Марэ, опытная ищейка из отдела полиции нравов, провел небольшое расследование, опросив еще нескольких проституток, составил обвинительный акт и отправил его на рассмотрение королю. Интересно, вспомнил ли Людовик, что полгода назад он поставил свою августейшую подпись под брачным контрактом этого дебошира? Но даже если он забыл об этом, то вряд ли стал бы гневаться на господина де Сада: король умел ценить разнообразные наслаждения, а розги в те времена имелись едва ли не в каждом борделе. Единственное, чего он допустить не мог, — это явного надругательства над священными символами. И Людовик XV отдал приказ арестовать де Сада и препроводить его в Венсенскую крепость. Так началось первое заключение маркиза, продлившееся две недели, — с 29 октября по 13 ноября 1763 года. Расходы по содержанию узника были возложены на его семью.
