Как главный признак вольной поэзии исследователями выделяется «революционный (бунтарский или оппозиционный) смысл произведения, чем и определялось потаенное существование этой поэзии»[203]. В числе произведений вольной русской поэзии можно выделить агитационные песни и стихи декабристов, которые были широко известны не только в среде дворянской интеллигенции, но и в более демократичных кругах: они распевались рабочими, солдатами, ссыльными и заключенными. Распространялись песни в списках, существовали, как правило, в вариантах и подвергались дальнейшей переработке при проникновении в массовый народный репертуар.
При всем многообразии направлений вольной русской поэзии общественная установка авторов прослеживается достаточно четко: это агитационно-пропагандистская направленность, ориентированная к тому же на основной «объект» данного времени, то есть рассчитанная на определенный этап русского освободительного движения.
По мнению исследователей, вольная поэзия — «не площадка для художественных экспериментов», она использует лишь то, «что безусловно и прочно вошло в литературный обиход»[204]. Наиболее распространенным жанром вольной поэзии является небольшое стихотворение, как рассчитанное на декламацию, так и ставшее песней или романсом.
И все же, как справедливо отметил современный английский ученый Аж. Ст. Смит, «несмотря на то, что почти все русские поэты в течение двухсот лет писали песни, они, как правило, не исполняли их или же не писали свою собственную музыку»[205].
Попытка соединить автора стихов и музыки, а также исполнителя в одном лице была предпринята в начале XX века Александром Вертинским, который еще в гимназические годы писал «изысканные стихи» и который начинает исполнять их со сцены в костюме Пьеро. Вертинский, ощущавший себя с самого начала больше поэтом, чем актером, пошел, по его словам, «по нелегкой дороге новаторства, создавая свой собственный жанр, исходной точкой его была влюбленность в русскую речь, воспетую тогда Бальмонтом, и протест против рутины, царящей 200 лет в русских романсах»[206]. Вертинский пытается «вдохнуть жизнь» в изживший себя жанр русского романса, подчас эпатируя публику новыми смелыми темами и образами — «девушка в горжеточке», «кокаинетка», «прапорщик Володя» и др. «Я стал писать песенки-новеллы, где был прежде всего сюжет. Содержание. Действие, которое развивается и приходит к естественному финалу. <…> А публика, не подозревавшая, что обо всем этом можно петь, слушала их с вниманием, интересом и сочувствием»[207].
Термина для обозначения этого жанра найдено не было, но часто в печати фигурировал такой — «жанр настроений»[208]. Его отличительной чертой было соединение нескольких видов искусства в одном: поэзии, музыки, драматургии. Юрий Олеша вспоминал: «Он пел то, что называл „ариетками Пьеро“, — маленькие не то песенки, не то романсы: вернее всего, это были стихотворения, положенные на музыку, но не в таком подчинении ей, как это бывает в песенке или в романсе; „ариетки“ Вертинского оставались все же стихотворениями на отдаленном фоне мелодии. Это было оригинально и производило впечатление. Вертинский пел тогда о городе — о том его образе, который интересовал богему: об изломанных отношениях между мужчиной и женщиной, о пороке, о преданности наркотикам… Он отдавал дань моде, отражал те настроения, которые влияли в ту эпоху даже на Серьезных деятелей искусства»[209].
Отличительной чертой его творчества было еще и то, что каждое выступление становилось мини-спектаклем, где и драматургом, и режиссером, и актером был один человек. Вертинский, не имевший сколько-нибудь выдающихся вокальных данных, достигал тем не менее значительной выразительности «удивительным, тонким, острым мастерством фразировки, жеста, мимики»[210]. У Вертинского это качество было вызвано, с одной стороны, необходимостью в первую очередь донести текст, так как поэтической стороне он отводил главенствующую роль[211], а с другой — своеобразием поэтики начала XX века, и в первую очередь — «усилением в новой поэзии речевой, пластической выразительности»[212]. Наверное, это и позволило Ф. Шаляпину назвать А. Вертинского «великим сказителем земли русской».
Кроме того, значительную роль играл «имидж», создаваемый Вертинским в течение всей его сценической карьеры, — тот лирико-трагический образ, на который работала даже его картавость. И тексты, и напевы его песен, и их исполнение — все несло на себе неповторимую печать личности автора, что, вероятно, и делало невозможным всякое подражание и подделку, а в ^какой-то степени и развитие, продолжение традиций.
Песни Александра Вертинского сразу стали невероятно популярны, настолько они вошли в резонанс с эпохой — эпохой «жеманства, манерности, мечтательной усталости, внутренней расшатанности и балованного снобизма»[213]. Основой творческой установки Вертинского было обращение одновременно «и к уму, и к сердцу» слушателя. По его собственному выражению, «мой жанр не всем понятен. Но он понятен тем, кто много перенес, пережил немало утрат и душевных трагедий, кто, наконец, пережил ужасы скитаний, мучений в тесных улицах города, кто узнал притоны с умершими духовно людьми, кто был подвержен наркозам и кто не знал спокойной, застылой „уютной жизни“»[214].
Однако, несмотря на небывалый успех и невероятную популярность этого жанра, попытка Вертинского вывести песню на театральные подмостки в то время не имела последователей. Самому Вертинскому причина этого виделась в том, что «нужно сразу соединить в себе четыре главных качества: быть поэтом, композитором, певцом и артистом. Пусть даже не в большой мере, но все эти данные необходимы» [215].
Это стало возможным лишь в середине XX века, когда на эстраде с гитарой в руках появился Булат Окуджава, а вслед за ним — целая плеяда поющих поэтов.
В постреволюционное время наиболее распространенными становятся жанры частушки и агитационной песни, значительное развитие получает поэтическая декламация, которая возникает как реакция на потребность живого общения с аудиторией, желание видеть сиюминутную реакцию слушателей. Надо сказать, что русский вокализм был заметно усилен в произносительном отношении в поэзии начала XX века. Певческая декламационность вообще была очень характерна для поэзии того времени. Сохранилось множество свидетельств о том, как поэты читали свои стихи: известно, что Андрей Белый записывал стихи нотами, Анна Ахматова при чтении почти переходила на пение, Игорь Северянин читал в нос, нараспев, горделиво закинув голову назад. Александр Блок читал спокойно, слегка нараспев и как-
