В таком виде эти директивы без обсуждения были приняты на Политбюро. Только Черненко прошелестел задыхающимся голосом:
— Вопросы есть? Замечания есть? Нет! Переходим к следующему пункту повестки дня.
А через несколько дней меня буквально наповал сразил Громыко. Он вызвал, чтобы дать указания, как писать его речь в Стокгольме, и в ходе их обсуждения, как бы невзначай, бросил:
— Забудьте, Гриневский, что у вас есть вторая часть директив. Ведите переговоры только по крупным политическим мерам. Повторяю, забудьте о всяких там уведомлениях и наблюдениях.
— Андрей Андреевич, — сказал я, — но в таком случае переговоры становятся бессмысленными. Если мы не заинтересованы в договоренности по мерам доверия, если нам вообще не нужны эти переговоры, то лучше их тогда не начинать. Мы уже ушли из Женевы и Вены. Всем будет ясно, почему мы не пойдем теперь в Стокгольм.
Андрей Андреевич Громыко внимательно на меня посмотрел и неожиданно пустился в рассуждения:
— Цели политики Рейгана не ясны. Что это –ковбойская игра, кто первым моргнёт? Или в Вашингтоне считают, что применение ядерного оружия может быть инструментом политики, и потому готовят внезапный ядерный удар?
В этой обстановке, — твердо сказал он, — Стокгольм единственное светлое пятно на темном фоне. Нам этот форум выгоден. Вам нужно вести дело так, чтобы этот огонек не погас ни при каких обстоятельствах. Понятно? Ни при каких обстоятельствах. На первых сессиях вы должны размотать — какова их позиция и каковы их намерения. Тогда нам будет легче определиться.
В этом диалоге был весь Андрей Андреевич Громыко. Долго потом я вспоминал его слова. Еще Прокофий Возницын, первый русский посол, направленный Петром Великим на международные переговоры — Карловицкий конгресс, — бросил однажды в сердцах:
— Нет должности более окаянной, чем быть послом российским на переговорах с иноземными послами.
И действительно: стрелецкий приказ в одну сторону тянет, посольский — в другую, а «пытошный» приказ боярина Ромадановского также свои интересы блюдёт. Хорошо еще Великий государь силу имеет протащить свою линию сквозь эти боярские дрязги. А у нас? Одним словом — Политбюро.
(Любознательный читатель может пропустить эту главу и сразу перейти к следующей.)
Отношение Москвы и Вашингтона к дипломатическим переговорам в годы Холодной войны было не одинаковым.
Советский Союз явно отдавал предпочтение широким международным форумам, рассматривая нейтралов как потенциальных партнёров и надеясь на разлад в стане НАТО. А в Вашингтоне отношение к многосторонним переговорам было настороженным — конкретных результатов там практически нет и используются они как трибуна для советской пропаганды. Пример — шестнадцатилетние безрезультатные сидения в Вене на переговорах по сокращению вооружений в Центральной Европе. Переговоры в женевском Комитете по разоружению для США тоже были мало выгодными, а опыт ООН ещё больше разочаровывал.
Исключением из этого правила был, пожалуй, лишь так называемый европейский процесс — Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Но и европейский процесс таил в себе много скрытых пружин и загадок. Вот одна из них.
Идея созыва общеевропейского форума для признания существующих границ и режимов в Восточной Европе родилась в Советском Союзе ещё в хрущевское десятилетие. Тогда он переходил от наступления к обороне и такое признание должно было помочь стране Советов окопаться на занятых рубежах. Естественно, Запад воспринял идею общеевропейского форума настороженно и даже негативно — там в отношении Восточной Европы строились иные планы. А фиксация существующих границ была бы новым подтверждением старого «ялтинского раздела» Европы на сферы влияния.
Однако в начале 70-х годов Советскому Союзу удалось осуществить свой замысел — закрепить «статус— кво» в Восточной Европе, но не на общеевропейской конференции, а путем комплекса соглашений с ФРГ[37]. Его венчало четырехстороннее соглашение по Западному Берлину 21 декабря 1972 года, которое подтверждало существующее там положение и гарантировало свободу доступа в этот город. Одновременно было подписано соглашение о взаимном признании ГДР и ФРГ.
Это был крупный успех советской политики. Москва получила то, чего добивалась почти два десятилетия. Но вот парадокс: она сама тут же ставит свою победу под сомнение и просит подтвердить существующие в Европе границы — а значит и свою победу — на общеевропейском совещании.
Зачем? Почему?
Разумеется, можно понять желание подкрепить достигнутый успех ещё и декларацией общеевропейского совещания. Особенно, если удача сама идет в руки. Однако в дипломатии так не бывает. Как и в бизнесе, там существует жесткий закон — если хочешь получить что— то, должен платить. Торг идет нещадный — как на ближневосточном базаре. Однако если в комплексе германских договоренностей был заинтересован не только Советский Союз, но и ФРГ, которая таким путем подводила черту под остатками второй мировой войны, то у других участников общеевропейской конференции такой заинтересованности не было. Все они в свое время решили эти проблемы. Значит надо платить.
А за что платить? Ведь договоренности, которые можно достичь на форумах СБСЕ на порядок ниже уже заключенных договоров с ФРГ. Там принимаются политические декларации, имеющие только морально— политический авторитет, но не юридическую силу, как эти договоры...
Между тем Советский Союз шел на пролом, ставя во главу угла общеевропейского совещания признание существующих границ в Европе. Разумеется, Западу после подписания четырехстороннего соглашения по Берлину трудно было возражать против этого. Но, если Советскому Союзу нужно во что бы то ни стало подтвердить то, что у него уже есть, Запад благоразумно не возражал, а заломил высокую цену. Этой ценой был комплекс предложений по правам человека. А они, по сути дела, размывали тот строй, который существовал в СССР и странах Восточной Европе, и который была призвана закрепить декларация о нерушимости границ.
Выстраивая советскую позицию подобным образом, ее архитекторы вольно или невольно запрограммировали сдачу позиций по правам человека, хотя внешне все обставлялось грозно и непреклонно. Больше того, в эту позицию в качестве одного из главных постулатов было встроено требование о подписании итоговых документов на уровне глав государств и правительств. Причем выдвигалось оно еще до того, как станет ясно, а есть ли действительно серьезные и значимые договоренности, ради которых стоит съезжаться главам.
