После плотного завтрака отправились на вездеходе на основной аэродром. Очистили от снега самолет, прогрели моторы нашим «примусом». Доложили о готовности к полету.
Было очень тихо. И вдруг в тишине нежная птичья трель: недалеко от самолета на заструге сидела пуночка. Крепко грело солнце. Закрыв глаза, можно было подумать, что находишься в подмосковном лесу, что стоит опуститься на колени, как тебя окутает высокая, густая, душистая трава. Но здесь были неумолимые восемьдесят два градуса северной широты, а в девятистах километрах к северу, там, где пересеклись все меридианы, - точка, которая веками приковывала к себе внимание человечества и стоила жизни многим, рискнувшим на нее посягнуть. Точка, которой сегодня очень хотим достигнуть мы, советские люди!
Традиционное короткое совещание у самолета. Кекушев запускает моторы. Все звонче становится их песня и переходит в рев: Кекушев прибавляет газ. Рев усиливается и вдруг затихает: моторы работают на малых оборотах. Это сигнал для остальных членов экипажа: прощаемся с товарищами, которые пришли нас проводить, и руководителями экспедиции и быстро забираемся в самолет. Нужно торопиться: небо на севере безоблачное, но над островом начинают появляться небольшие облака. Как бы не затянуло аэродром.
Впереди вижу уже усевшегося на свое место около панели с приборами Кекушева. Терентьев, послав мне воздушный поцелуй, задраивает над моей головой крышку люка. Сам через соседний люк тоже забирается в самолет и с удобством располагается на груде предметов экспедиционного снаряжения. Все на местах.
Егорыч прибавляет газ и, работая рулем поворота, пытается сорвать с места машину с примерзшими лыжами. Не удается. Тогда на помощь приходят провожающие - раскачивают хвост самолета, и мы плавно трогаемся с места.
Самолет на старте. Рев моторов, рывок! Первая попытка поднять в воздух предельно нагруженную машину (полетный вес около семи тонн) не удается. Снова на старт.
В 11 часов 23 минуты взлетаем. Делаем круг над аэродромом. Попадаем в тонкий слой облачности. Выходим из него и ложимся на пятьдесят восьмой меридиан. Вдоль него летим на север. Быстро устанавливается связь с Рудольфом: на вахте Богданов. Прошу включить радиомаяк. «Вас понял, - говорит Богданов. - Слышу хорошо. Включаем маяк. Летите спокойно». И после этих слов Богданова действительно становится как-то спокойнее: следит за нами хорошо знающий свое дело человек, который в условиях любых помех выполнит свою скромную (но такую важную!) обязанность - примет от самолета каждое слово, каждый знак.
Перестраиваю приемник на волну маяка: с одинаковой громкостью слышны буквы «А» и «Н», значит, идем точно на север.
Мы понимаем условность выражения «точно» в данном случае, так как знаем, что ширина равносигнальной зоны, в которой буквы «А» и «Н» слышны одинаково, будет увеличиваться по мере удаления от Рудольфа и в районе полюса достигнет примерно шестидесяти километров.
Около Рудольфа много воды, мало льда. По мере продвижения к северу льда становится больше.
* * *
Не только с Земли Франца-Иосифа пытались люди достигнуть полюса. Мы пролетаем широту 83є20'. Ее с невероятными трудностями в 1876 году достигла на санях, запряженных собаками, группа англичанина Р. К. Маркема из экспедиции Дж. Нэрса, базировавшейся на суда «Алерт» и «Дискавери» вблизи Земли Гранта. Похоронив одного человека (почти все остальные были больны, цингой), Маркем повернул на юг.
* * *
Проходим восемьдесят пятый градус. Под нами, насколько хватает видимости, расстилаются ледяные поля, прорезанные черными языками трещин и разводий, вытянувшихся с востока на запад (это значит, что последнее время преобладали северные или южные ветры). То и дело пролетаем над районами сильно всторошенного льда. Лед толстый. С высоты полутора тысяч метров хорошо видны торцы стоящих почти вертикально обломков ледяных полей и отбрасываемые ими причудливые тени. Однако ровных ледяных полей больше. В непосредственной близости к архипелагу встречались айсберги. Сейчас их нет.
Температура в самолете минус десять. Сидим почти без движения. Начинают мерзнуть ноги. Терентьев обеими руками усиленно растирает щеки и нос. До Кекушева холод, по-видимому, еще не добрался. Он внимательно наблюдает за показаниями приборов, иногда бросает взгляд на нас с Терентьевым и приветливо машет нам рукой. И всякий раз, когда мы видим его лицо, видим и улыбку - его жизнерадостность неисчерпаема.
Но мы знаем, что не всегда жизнь расстилала перед Кекушевым ровную дорожку: иди, друг, и улыбайся себе на здоровье. Ему, окончившему в двадцать третьем году курсы бортмехаников Добролета, довелось сражаться с басмачами и осваивать авиалинии Ташкент - Алма-Ата, Москва - Минводы, Красноярск - Игарка и Тюмень - Обдорск. Осваивать на не всегда послушной технике тех лет. Довелось совершить в тридцатом году с Водопьяновым зимний и потому сложный рейс Москва - Сахалин и летать в тридцать четвертом с Егорычем на ледовую разведку в море Лаптевых. Летать во всякую погоду и садиться куда придется. И попадать в тяжелые аварии, как, например, в двадцать девятом, когда он чудом остался в живых…
Пилота и штурмана мы с Терентьевым не видим, они далеко впереди, за перегородкой.
Время от времени Волков (по цепочке: Головин - Кекушев - Терентьев) присылает мне краткие сообщения о полете. Немедленно передаю их на базу.
Вместе с Рудольфом за радиостанцией разведчика бдительно следит и радиоцентр на острове Диксон. «Мы готовы к приему ваших сообщений», - говорят диксонские радисты, Петр Целищев и Константин Румянцев. Оба блестящие операторы, без переспросов принимают, красиво работают на телеграфном ключе.
Еще на широте 84°30' далеко впереди показалась облачность. На 85°30' мы видим ее и слева.
* * *
86° 14'. Этой широты достигли великолепные Нансен и Иогансен в своем походе с «Фрама».
86°34'. До этой широты дошла партия У. Каньи итальянской экспедиции герцога Абруццкого.
* * *
Проходим восемьдесят седьмой градус. Облачность приблизилась и входит под самолет. Сначала она неплотная: много разрывов. Через них видим, что пейзаж внизу не изменился: по-прежнему сплошные ледяные поля, среди которых многие пригодны для посадки тяжелых самолетов.
* * *
