Не скрывая своего удивления, он посмотрел на меня:
— Вы говорите, что линии на создание единого фронта причинен ущерб? Что вы имеете в виду?
— Об этом уже сказано было вам в Минюегоу, — ответил я. — Мы выдвинули линию на сплочение всех антияпонски и патриотически настроенных людей, заинтересованных в нашей революции, в единую мощную политическую силу и несколько лет в Корее и в Маньчжурии упорно вели кровопролитную борьбу за ее претворение в жизнь. В ходе этого мы добились сплочения широких масс. Среди них-патриотически настроенные верующие, торговцы, предприниматели, чиновники низкого. ранга и даже помещики. Однако советы своими мероприятиями без разбору отстранили их от революции. Поэтому эти люди, которые доныне поддерживали и сочувствовали революции, сегодня повернулись к ней спиной или же встали на позиции против революции. Отношения между корейским и китайским народами снова стали ухудшаться.
Тун Чанжун, улыбаясь, легко тронул меня за руку.
— Такое, конечно, может быть, но это не главное, не существенное, — сказал он. — Важное — в том, что советская власть разрешила все, что желает народ. Революция победоносно идет вперед. Абсолютное большинство масс, и прежде всего рабочие и крестьяне, следуют за советской властью. Нам нечего бояться. Я считаю: если рабочие и крестьяне — на нашей стороне, то мы сможем свершить любую революцию. С небольшими потерями нам придется смириться.
— Да, и я думаю о том, что революции может быть нанесен ущерб. Но зачем же отстранять от себя тех, кого можно привлечь на свою сторону? Наша генеральная стратегическая линия состоит в том, чтобы максимально изолировать врагов и завоевывать на нашу сторону абсолютное большинство масс. Исходя из этого, за минувший год мы, пренебрегая опасностью, вели работу с китайскими антияпонскими отрядами. В результате еле-еле восстановлена репутация коммунистов, запятнанная во время восстания 30 мая, ценой нашего огромного труда исчезли распри, посеянные между народами двух стран — Кореи и Китая. Но снова возник кризис, и в одно прекрасное утро все наши достижения могут быть сведены на нет.
— Вы, товарищ Ким Ир Сен, не слишком ли пессимистически относитесь к делу?
— Нет. Я вообще привык относиться к делу оптимистически. Революция, конечно, и впредь будет продвигаться вперед. Но, товарищ Тун Чанжун, я не могу не проявлять большого беспокойства за последствия левацких мероприятий в Восточной Маньчжурии. Думаю, Восточноманьчжурский партком должен серьезно относиться к этому вопросу.
— Требуете ли вы проверки нашей политики?
— Да, надо проверять политические установки и форму власти, разрабатывающей эти установки.
Выслушав меня. Тун Чанжун сморщил переносицу, выражая свое недовольство, и сказал:
— Товарищ Ким Ир Сен, в осуществлении советских мероприятий, естественно, могут быть и недостатки. Но что касается формы власти, то она неприкосновенна. Установление совета — это линия центра!
Дискуссия продолжалась долго. Тун Чанжун настаивал на своем и абсолютизировал совет. Он был человеком смирного характера и большой человечности, но был слишком упрямый. Обладал он большой эрудицией, но, вместе с тем, в мышлении и на практике чаще допускал догматические ошибки.
После я с ним снова вел обсуждение этого вопроса. Главным в этой дискуссии являлось решение — сохранить или распустить совет? Если отказаться от совета, то какую новую форму власти выбрать?
Я убеждал собеседника: уже доказано на практике, что совет является формой власти, не соответствующей реальным условиям партизанских районов в Восточной Маньчжурии, которым предстоит осуществить задачи антиимпериалистической и антифеодальной демократической революции. В этих условиях коммунисты двух стран — Кореи и Китая — должны решиться на изменение формы власти, проводить политику, отвечающую интересам народа, и поправить создавшееся хаотическое положение.
— И я признаю, что совет не соответствует реальным условиям Восточной Маньчжурии и некоторые из осуществляемых новой властью мероприятий принесли ущерб делу революции. Раньше на нашей беседе вы, товарищ Ким Ир Сен, беспокоились о том, что линия наустановление совета создала помехи осуществлению линии единого фронта. Теперь я понимаю, почему вы проявляете беспокойство по этому поводу. Тревожное положение, сложившееся в последние несколько месяцев в Восточной Маньчжурии, заставляет меня обращать серьезное внимание на ваше предупреждение. Но, к сожалению, мы пока еще не знаем такой формы власти, которая может заменить совет, — говорил он.
Меня радовало изменение взглядов секретаря Особого комитета Тун Чанжуна на поднятый вопрос. В тот день он не был вчерашним твердолобым Тун Чанжуном. Раньше он настаивал на своем, утверждая, что во время подъема революции, когда боевой дух масс высок, совет является единственной формой власти для коммунистов.
— Кроме коммуны и совета, нет другой формы власти рабочего класса, созданной до сих пор человечеством, — сказал Тун Чанжун и внимательно смотрел на меня. Его взгляд как бы утверждал, что «если вы нашли приемлемую мною форму власти, то я не против».
— Тогда давайте мы сами своими силами создадим такую форму власти, соответствующую нашим реальным условиям.
— Что? Создать самим? К сожалению, я не такой гений. Как создать то, чего нет даже в трудах классиков марксизма? Я не мог мириться с такими взглядами и позициями, носители которых абсолютизируют вещь как неизменную и сковывают себя в столь узких рамках.
— Товарищ Тун Чанжун, — сказал я. — Спрашивается, какую классику учел французский рабочий класс при создании Коммуны? Является ли совет в России формой власти, намеченной в трудах основоположников марксизма? Можем ли мы считать совет только продуктом мозга одного гения? Я думаю: если бы народ и действительность в России не требовали совета, то он не появился бы на исторической арене.
Тун Чанжун не ответил ни одним словом на мой вопрос. Он вынул из кармана большой кисет и, положив табак в трубку, начал раскуривать ее и предлагать мне табак. Каждый раз, когда бывал он в партизанских районах, всегда носил с собой кисет и трубку. Если по дороге встречался с крестьянами, то, давая им свою трубку, предлагал курить табак. Это были свойственные ему черты. Благодаря такой скромности он пользовался уважением и любовью жителей партизанских районов. Зимой он ходил в меховой ушанке, как все крестьяне.
Тун Чанжун сохранял молчание ия начал уже было скучать, но уже то, что он не возражал, казалось обнадеживающим Признаком.
