СВОЕМУ ДРУГУ ЖИЗНИ.
Ты здесь, со мной, мой милый друг сердечный,
А помнишь ты тот чудный день,
Когда Союзом нас соединил Предвечный,
И стали мы одно и навсегда.
Всё было сном и было как-то чудно,
Что нас влекло друг к другу безрассудно,
Всё было в том таинственно и свято.
Вот всё, чем жизнь наша обильна и богата.
Посредник был Единственный меж нами.
Ты знаешь всё... Могу ль тебе писать...
Как сладко было и думать, и читать,
И часто, часто с чувством и слезами.
И было так не дни, а больше года,
Лишь с нами не была желанная свобода.
Нам думалось, свобода скоро придет,
И напоследок жизнь нисколько не обидит.
Мы ждать решали дальних дней, но нет,
Настал тот час, исполнился обет.
Так вот с тех пор прошло не больше года,
Обет уж жизнь, но не пришла свобода.
В тиши ночной пред утром и над нами
Свершилось всё священными словами.
Мой милый друг, уже проходит год,
Как мы живём средь горя и невзгод,
И тянешь ты нужду чужую, горе,
На что всё это и зачем тебе?
Ведь ты взяла всё на себя не впору,
И покорилась ты такой своей судьбе.
А сколько уж тобою слёз пролито,
Судьба ли это раннею порой?
Мой друг! Поверь, ничто мной не забыто,
И плачу я такою же слезой.
Меня познала ты, и раньше не любила.
Но горе вот — и вот твоя любовь.
Так, значит, ты такая всей душой,
Что не могла вся жизнь тебя опутать.
Связалась ты любовью не со мной,
Но ты других привыкла горе слушать.
О, подвиг твой! Как он велик и славен!
Кто делал так что-либо из людей?
Великий тот, кто жертвовал всё людям,
И ты взросла в потоке тех идей.
Я узник здесь, о том всё говорило,
Ты посещался, был тебе чужой.
Но ты свои наветы мне дарила,
И всюду ты как ангел неземной.
Усну ли я? Ты вот во сне пред мною.
Всё также милая, великая душой,
И льются ласки тёплые тобою
Пред мной обильной тихою рекой.
Иду ли днём на труд мой принуждённый,
Ты в мыслях тоже, как во сне,
И на труде — с улыбкой умилённой —
Так я живу и так приятно мне.
Теперь моя ты, так же как неволя,
Конец уж близок, ты сердце не томи,
Познай, мой друг, что Божия здесь воля —
И всё безропотно от жизни ты прими.
Не плачь, мой друг, не лей ты свои слёзы,
Себя средь горя хоть немного пощади.
О, Боже мой! Я знаю эти грёзы,
Не раз сгущались у твоей груди.
Настанет день и будем мы с тобою
Все дни уж вместе счастливо делить,
Не станет грусти и исчезнет наше горе,
И засияет радость на душе и взоре.
Сильные, смелые, юные, прекрасные Володя и Паша пошли душою вместе. Тянулись долгие месяцы и годы большого терпения. Паша не уставала посещать Володю и заботиться о нём. Её любовь была светлым маяком, помогающим ему среди бури жизни держать верный курс. И он не слаб, не изнашивался. Всё такой же спокойный, выдержанный, он пользовался любовью не только братьев, но всех окружающих и начальства. Он почти не говорил там о Христе, но сама жизнь его была ярким свидетельством силы Господней. Сила Господня хранила его от развращённости, от грязных дел, которыми занимаются люди, находящиеся в тех условиях. Теперь он уже не мыслил свою жизнь без Паши.
«Венчает тебя милостью и щедротами»
Пс. 10:24
Прошло несколько лет. В одну из таких белых ночей, которые бывают под Ленинградом, на краю большого котлована на песке сидели двое. В одном из них, худощавом юноше с чёрными глазами, можно было узнать Льва. Другой — старичок, несколько сгорбившийся, но крепкий и сильный — был один из тех братьев, которого посетил Лев некогда в Тальцах, недалеко от Байкала. Они вспоминали ту встречу и делились своими воспоминаниями. Они были по-прежнему узниками.
— Так вот, брат, сказал старичок, — я знал Пашу с детства. Действительно, редко встретишь подобную ей христианку. Всегда мы в их доме встречали любовь. И какая Паша была приветливая, гостеприимная. А потом мы узнали, что Паша дала обет не вступать в брак, всецело посвятить себя Господу. Мы ещё больше стали любить и уважать её, несмотря на её молодой возраст. А как она пела! И всегда скромная, тихая. Когда начались испытания, Паша отдала свою жизнь, своё время, средства страдающим. И вдруг, я узнал, что она вышла замуж.
— Я хорошо знаю её мужа, — сказал Лев, прерывая воспоминания старика, — Это искренний христианин, курсант Московских Библейских курсов. Можно сказать среди молодёжи — Звезда Сибири. Он достоин её.
— Не знаю, не знаю, кто он подробно, — сказал старик, отбрасывая в сторону камень, — тоже слышал, что хороший брат. Но только я боюсь за Пашу, очень боюсь! Ведь это преступление — нарушить обет Богу. Написано: «Что обещал, исполни». Нарушение или неисполнение обета Господу не может быть ненаказанным. Ведь это в сущности — обман Бога.
— Вы очень строго рассуждаете, — сказал Лев, ведь она это сделала не из личных интересов, она фактически принесла себя в жертву, чтобы принести счастье заключённому, она не искала никакой корысти, ничего личного.
— Ценил я её больше всех из нашей молодежи, — сказал старик, поглаживая седые усы, — и сейчас люблю и помню, но боюсь за неё: не будет ей счастья в жизни, ведь всё же нарушила обет.
— Я всё же так не думаю, — сказал Лев, Бог не человек. — Он знает и видит, что мы прах, и велико Его человеколюбие и милосердие. И если Паша и поступила не совсем так, то Он простит ей и обильно благословит. Написано: «С искренними Он поступает по искренности их».
— Не знаю, не знаю, — сказал хмуро старик, — будут ли у них даже дети? А, может, и будут, так уроды какие-нибудь. Боюсь я за них. Может быть наказание Божие…
— До свидания, брат, — сказал Лев вставая. Ему стало как-то тоскливо от этой беседы. Он всегда видел перед собой Бога-Отца, милующего, прощающего, а не сурового Бога — Бога Моисея, карающего. — Я верю, сказал он, — что Пашу и Володю ждут благословения!
— И страдания, — добавил старик. — Обет Богу нарушать нельзя!
Прошло ещё несколько лет. В одном из городов Поволжья на террасе, окружённой деревьями, сидел брат из Краснодара и рассматривал альбом. К нему подошёл Лев и стал что-то рассказывать.
— А у нас в Краснодаре о вас был разговор, — сказал приезжий.
— Как это так? — удивился Лев. — В Краснодаре меня никто не знает.
