Георгий Димитров отправил протест министру юстиции: «Я с возмущением встретил попытку частичного помилования с целью избежать или по меньшей мере оттянуть общую политическую или военную амнистию, за проведение которой выступают рабочие массы на собраниях и митингах по всей стране. Не произвольные царские помилования, а парламент должен войти в свою роль и отменить совершенные военным правосудием деяния…»
По всей стране и в столице проходили митинги и демонстрации с требованием освободить Георгия Димитрова. 16 декабря 1918 года власти вынуждены были выпустить его из тюрьмы. Газета «Работнически вестник» на другой день сообщила;
«Вчера наш товарищ был освобожден. Сегодня он займет свое место в Народном собрании. Рабочие всей страны, для которых он является любимым другом и незаменимым руководителем, встретят весть о его освобождении из тюрьмы с чувством ликования. Мы приветствуем нашего друга с горячей радостью. Его отсутствие оставило зияющую пустоту в нашем движении. Георгий Димитров вступает вновь на свой передовой пост, исполненный жажды деятельности, еще большей энергии и самоотверженности во имя революционного социализма!»
Димитров вновь занял свой пост.
Поезда с оборванными, больными, обовшивевшими солдатами стремились к Софии. В Радомире солдаты арестовали своих офицеров и под руководством Александра Стамболийского и Райко Даскалова провозгласили народную республику. Радомирская республика просуществовала очень короткое время. Солдатское восстание было подавлено 2 октября 1918 года германскими артиллерийскими частями и болгарскими юнкерами, находившимися в то время в Софии.
Наступавшие на Софию болгарские солдаты остановились перед Владайским ущельем, обстреливаемые с высот Витоши. Неорганизованные, уставшие, плохо вооруженные восставшие солдаты были разбиты. Многие из них сложили свои кости в долине Владаи, так и не отомстив тем, кто привел родину к катастрофе.
Между восставшими было много социалистов-тесняков, но они не смогли организовать бушевавшую солдатскую массу и повести ее на борьбу. Тогдашним болгарским социалистам был чужд большевистский лозунг превращения империалистической войны в гражданскую. Позже Димитр Благоев писал по этому поводу:
«…А то, что наша партия не могла помочь восстанию, понятно, не случайно. Она почти вся была мобилизована, находилась в войсках, разбросана по фронтам. В стране партия была обескровлена… В Софии было такое же положение, если не хуже… Когда сражения шли у Княжева и Владаи… в Народном доме находились только члены Центрального Комитета нашей партии. Впрочем, партия в тот момент не имела ни людей, ни оружия, с которым могла бы выйти против пулеметов и орудий германских войск, вооруженных до пят…»
Отсутствовало большевистское руководство, отсутствовало единство между крестьянами и рабочими, отсутствовало ленинское понимание войны.
В политическом отчете ЦК БРП V съезду партии 19 декабря 1948 года Димитров сказал:
«Во время первой мировой войны, особенно после Октябрьской социалистической революции, партия провела широкую разъяснительную и агитационную работу среди солдат на фронте и в тылу, задачей которой было подготовить солдат «последовать примеру своих русских братьев», то есть примеру революции. Но в решительный момент, когда солдаты на фронте повернули штыки против виновников войны, восстали и пошли на Софию, то есть последовали на деле примеру своих русских братьев, партия оказалась не на уровне своей задачи: она не сумела организовать и возглавить восстание солдат, распространить его на всю страну, вовлекая в него рабочих и крестьян, направить его по правильному пути, чтобы превратить его во всенародное восстание против монархии — главной агентуры немецкого империализма — и против правящего класса капиталистов, который использовал войну для грабежа и обогащения. Если бы тогда партия выдвинула лозунги мира и народно-демократической республики, она, несомненно, объединила бы огромную массу трудящихся города и деревни. А единство действий нашей партии и Земледельческого союза обеспечило бы успех восстания. Победоносное народное восстание во имя народной республики в 1918 году могло изменить общее направление развития нашей страны и Балкан в интересах огромного большинства нашего народа.
Главной причиной, по которой наша партия осенью 1918 года не возглавила восставшие солдатские массы, было ее доктринерство, небольшевистские взгляды, методы и пережитки теснячества».
Виновники войны Фердинанд и Радославов бежали специальным поездом в Германию, выполнив «свою миссию на Балканах»… И только народу некуда было бежать от нагрянувшего бедствия.
На престол вступил сын Фердинанда — Борис. Принял он бразды правления робко, неуверенно, но вскоре осмелел. Старые лакеи его отца старательно начали распускать слухи о «демократичности» нового царя, его «скромности» и «человеколюбии». А сам Борис, чтобы подтвердить эту пропаганду, стал, как и всякий демагог, фотографироваться то машинистом локомотива, то простым охотником, беседующим с сельским пастухом, то набожным христианином в обществе попов и богомольных старушек.
По улицам Софии патрулировали оккупационные войска — французские, итальянские, новозеландские. Возле лагерей оккупантов бродили голодные дети, больные старики, голодные женщины. Смерть нависла над каждым домом, над каждой бедняцкой халупой.
Рабочие вновь вышли с протестом на улицы городов. Снова зазвучали голоса:
— Хлеба, угля, жилья!
Димитров в то время, как сообщалось в партийной газете, опять был «на своем передовом посту». В феврале 1919 года он выехал в Перник на конференцию актива профсоюза горняков.
Морозная, страшная была зима 1919 года, Перник кишел полицией и войсками. Управление шахтами, узнав, что в город приезжает Димитров, известило об этом военную комендатуру. Комендант немедленно отправил на вокзал две роты солдат. Одновременно из шахт туда же вышло около шестисот углекопов. Поезд еще не прибыл, а народу на станции было полным-полно. Солдаты стояли вдоль линии уже изрядно замерзшие. С поля дул холодный ветер. Комендант похаживал перед ротами, озабоченный поддержанием порядка. Несколько раз ходил он к телеграфисту узнать причину задержки поезда. Позади солдат стояли шахтеры густыми рядами, молча курили и иногда поглядывали на молодцеватого коменданта, поеживавшегося от холода. Длинные его усы окутывались облачками пара. Наконец он не выдержал и, подойдя к руководителю шахтеров, спросил:
