Ранение в спину... Наши руки, соединенные трубкой, по которой идет к нему моя кровь... Говорят, не только по фамильному родству признается братство. Помню, тогда Коля просил меня написать письмо девушке, мол, не подняться мне с койки. А потом, уже после увольнения в запас, дал о себе знать: "Верно вы сделали, товарищ майор, что письмо не отправили. Теперь у нас трое ребятишек. Вот, выходит, скольких вы сразу спасли! И тех, кто от наших детей жилку жизни потянет..."
Спасибо тебе, брат-солдат Аксенов...
Водитель открыл дверцу, вышел и, обхаживая машину, раз-другой стукнул носком ботинка в левые, а потом в правые скаты. Коренастый, медлительный в движениях.
Ничего общего с Аксеновым, поджарым и вертким. Но почему мне в этот день вспомнился вдруг Коля? А может, не вдруг? Наверно, в такой день в каждом человеке видятся знакомые черты.
- Так подождете?
- Как прикажете, товарищ майор, - ответил водитель.
Анна молча стучит сапожками по каменистой дороге.
Оказывается, у нее мелкий шаг. Или она вся сегодня кажется маленькой.
- Куда ты дела Ангела?
- Все как ты сказал: забросила в Ленинград, в академию.
- Он встретился с полковником Гребенюком?
- Сразу нет. А потом я улетела.
Тем временем мы подошли к дому с ветрячком.
- Вот сюда, - говорю.
Она останавливается и долго не двигается с места.
Здесь была операционная. Здесь отец остался в вечном долгу перед Ваней Федоровым. Но здесь же на его груди блеснул боевой орден. Здесь, рядом с лекарствами, стоял и его автомат.
- Но, понимаешь, - говорю я Анне. - Вера Андреевна что-то молчит, и понять ничего нельзя.
- А ничего и не надо понимать.
Анна часто дышит, морозный пар цепляется аа ее медные прядки.
- Но странно, - не успокаиваюсь я, - сегодня ночью Вера Андреевна гладила мои волосы. Зря?
Анна с удивлением смотрит в мою сторону:
- Почти у каждой женщины, хоть в мыслях, бывает однажды мужчина, о котором она никогда не говорит даже самой себе.
- Но ты сама думаешь, гут что-то другое?
Дорога резко метнулась вправо, и тут же началась площадь. На углу штакетника, окружившего обелиск, у;ке стояла Полина Ивановна. Она медленно обернулась, глазами поздоровались со мной, потом так же с Анной, словно они давно знали друг друга.
- Вот он, дубок, - сказала.
Обыкновенный, совсем обыкновенный. Шершавый ствол, разбегающийся ветвями в разные стороны. Наверное, летом под этим дубом бывает тенисто и прохладно. И долго держится листва оттого, что он ветпцстый: такие деревья обычно много дождевой воды сохраняют.
"Работают все радиостанции а Центральное телевидение..." Каждый год 9 мая звучат слова, с которых начинается в стране минута молчания. "Товарищи! Мы обращаемся к сердцу вашему, к памяти вашей... Нет семья, нет дома, которого не коснулась бы война..." На голубоч экране мечется тревожное пламя, похожее на цветы, возложеппые к изголовью тех, кто не вернулся в спои семьи. "Проходят годы, а они все те же, они всегда с нами и в нас..."
Здравствуй, отец.
- Мое почтение! - слышу я твой голос. - Надеюсь, Ты не будешь лить слез, как твои спутницы. Ни к чему это теперь, правда? Главное, ты нашел дорогу ко мне.
И если эта дорога поможет тебе в жизни, я благословляю тебя. Но здешним местам я сделал первые шаги к человеческим судьбам, здесь пролегли тропки и твоего детства, это земля, где теперь живешь ты, где будут расти твои дети, где никогда не закончится жизнь.
Ветер качает ветви дубка. А сам он неколебимо сторожит палисадник, посреди которого солнечным камнем смотрится сегодня, при ясном свете, обелиск со звездой.
Неслышно подошла Вера Андреевна, положила маленькую ладонь на побеленный, словно перебинтованный, штакетник.
- Глядите, дед Федосей ковыляет. Целый год старик не выходил на площадь. С кем это он идет? - сказала Полина Ивановна.
- А это его последняя жена, самая молодая, баба Варвара, - объяснила Вера Андреевна.
Дед Федосей подошел, снял картуз и начал сбивчиво говорить:
- Я, значит, в энтот день был в шахте. А вот она, - он показал картузом на бабу Варвару, - про главного врача знает не то, что мы, вот в чем дело.
Баба Варвара, молодо подбоченясь, морщинистой ладонью провела по губам, на мне остановила взгляд:
- Главного тогда не убило, только вот сюда, в грудки, ранило. Его увезли на машине.
- Вот в чем дело, - вставил дед Федосей и надел картуз.
Вздрогнула Анна, испуганно прижалась ко мне.
- Да как же, баба Варвара? - недоверчиво спросила Полина Ивановна и недоуменно заморгала веками. - Погибло восемь человек, и вот на этом дубке фамилии были написаны.
Баба Варвара снова провела ладонью по губам:
- У пего усики были? В точности как у вас, - указала на меня. - Когда их повытаскивали в том доме, сразу и хоронить стали. Ведь что было? Отступали. Все быстро-быстро. И написали, что ж. А двое, слава богу, были живые. Сама ухаживала. Главный лекарь все водички просил, я принесла, а он давай команды говорить: грузить раненых, не паниковать, лекарства не оставлять... А тут какая-то машина по ухабам несется. Остановилась. Какой-то военный увидел у меня на руках начальника. И увезли...
- Куда? - вырвалось у меня.
- Бог знает. По той дороге, к Сталинграду, кажись...
Анна рванулась было с места, чтобы побежать по площади к машине, которую таксист пригнал вслед за за нами:
- Мы поедем, поедем по той дороге, все равно найдем.
"Куда же нам ехать, где еще пройти новые места, чтобы возвратить невозможное?" - подумал я, а вслух сказал:
- Одного отца потеряли, надо спасать другого.
Плечи Веры Андреевны дрогнули, по она тут же превозмогла какую-то внутреннюю встревоженность, легонько поправила платок да так и застыла, потупив взгляд в землю. Анна подошла к ней:
- Мы слушаем вас, Вера Андреевна. - Вера Андреевна молчала. - Секунду, Вера Андреевна, - не успокаивалась Анна. - Тридцать лет назад вы сообщили, вы написали письмо. Так? Больше того, вы дневник прислали, ну, который об Иване Федорове. - Вера Андреевна молчала. Анна решительно шагнула к ней, говоря с обидой, чуть не плача: - Значит, вы были последней, кто видел отца Сашиного? Вы? Отвечайте же!
- Да, я была последней, - сказала тихо Вера Андреевна.
- Вот в чем дело, - сплюнул дед Федосей.
- И почему все наоборот: фамилии отца нет, а есть фамилия Федорова? уже настаивал я. - Это важно.
Сейчас именно. Поймите, за этим я приехал. Почему отец не спас Федорова? Тридцать лет прошло, и ваши личные отношения... Почему не спас? Вот это, а остальное...
Вера Андреевна поежилась. Полина Ивановна, до сих пор стоявшая в стороне, прокашлялась в кулак:
- Говори, подруга, говори, чего уж тут...
И тогда, оглянув всех нас грустным взглядом, заговорила Вера Андреевна:
