тогда как в России танцовщикам разрешалось задавать желательный для них темп. Но при этом никто из них не покидал сцену посередине акта, даже если музыкальное сопровождение их не устраивало.
Посол отчитывался перед Министерством иностранных дел, а резиденты КГБ в Париже посылали доклады непосредственно в центральный аппарат КГБ в Москве. По свидетельству Аркадия Шевченко, бывшего высокопоставленного советского чиновника, сбежавшего в 1980-х годах на Запад, в пересылаемых в Москву рапортах «никогда не указывалось имя человека, предоставившего информацию».
Клер Мотт уехала на гастроли в Испанию с Парижской оперой.
По удивительному совпадению, Алексинский был давним другом бывшего директора и танцовщика Парижской оперы Сержа Лифаря. Он вспоминал, как через несколько дней после бегства Нуреева Лифарь тоже оказался в Ле Бурже, возвращаясь из Стокгольма. «Я находился в офисе наверху и вдруг в потоке пассажиров заприметил Лифаря; широко раскинув руки, он шагнул ко мне, обнял и произнес: “Мой дорогой комиссар, как я рад тебя видеть! Ты недавно стал здесь свидетелем фантастического события”. Я понял, что он имел в виду, но все равно переспросил: “Какого?” “Да бегства Нуреева несколько дней назад!” – ответил он. “Конечно”, – подтвердил я. “Люди не понимают, – сказал [Лифарь], – это же второй Нижинский, великий артист, которого Россия теперь лишилась”. – И добавил: “Было бы прекрасно, если бы его взяла в свою труппу Парижская опера”».
Фольклорная переделка ломоносовской строки «Науки юношей питают».
Причиной изгнания Нижинского из труппы «Русский балет Дягилева» в конце 1913 года стала его спонтанная женитьба на юной танцовщице Ромоле де Пульски. Узнав об этом, Дягилев, 23-летний наставник и любовник Нижинского, впал в страшную ярость: он не только изгнал самую ослепительную звезду из своей труппы, но и исключил из репертуара все балеты, в которых он танцевал. Вскоре после этого у Нижинского случился нервный срыв, от которого он так никогда полностью и не оправился. Остаток жизни он провел, лечась с переменным успехом в различных психиатрических клиниках.
21 мая 1927 года Линдберг завершил свой исторический перелет в одиночку над Атлантическим океаном.
По ту сторону Атлантики Сесил Битон выразил мнение многих сограждан, записав в своем дневнике: «…неожиданное решение молодого русского танцовщика изменить привычную жизнь… и его отчаянное усилие начать жизнь сначала… потрясло мое воображение».
Вспоминая тот день, Тамара называет «Ундину». Но премьера «Ундины» состоялась накануне. Учитывая события того вечера, неудивительно, что гастрольная программа англичан смешалась в ее памяти.
Просталински настроенного сторонника жесткого курса Шелепина называли в определенных кругах «Железным Шуриком» (по аналогии с «Железным Феликсом» – прозвищем Дзержинского, основателя ВЧК).
Выражение «за границу» применялось к любой поездке за пределы Советского Союза. Работая в Кировском театре, Нуреев выезжал на гастроли в Вену, ГДР (Восточную Германию) и ряд других стран «Восточного блока».
Единственной танцовщицей, способной конкурировать с Нуреевым в доходе на тот момент, была Мария Толчиф, получавшая в 1954 году две тысячи долларов в неделю в балетной компании «Русский балет Монте-Карло» Сержа Дэнема.
Возможно, причина искажений и недомолвок – нежелание Нуреева раскрывать душу перед французами, писавшими за него книгу, и читательской публикой.
Последний солист «Русского балета Дягилева», Лифарь возглавлял балетную труппу Парижской оперы в 1930–1958 годах. За это время ему удалось вернуть интерес к французскому балету и танцовщикам-мужчинам. Обвиненный в коллаборационизме в годы Второй мировой войны, Лифарь покинул Оперу в 1945 году, но уже через два года – после снятия обвинений – он вернулся в труппу. Правда, его спектакли еще некоторое время освистывали.
Гарольд Шонберг в «Нью-Йорк таймс» высказал созвучное мнение: постановки «иногда демонстрируют французский вкус в наихудшем виде».
Верди была одной из самых многогранных балетных исполнительниц. В то время она только поступила в «Нью-Йорк сити балле», а до этого уже танцевала в «Балле де Пари» и в «Американ балле тиэтр». Она также снялась в главной роли в фильме «Хрустальный башмачок» с хореографией Ролана Пети и работала в прославленной актерской труппе Жана-Луи Барро.
Использованный Нижинским в хореографии балета сложный и вместе с тем примитивистский рисунок, передававший стихийно-первобытный ритуальный пляс, стилизованная архаика движений, предельно экспрессивная новаторская музыка Стравинского, декорации и костюмы Николая Рериха – все это разительно отличалось от балетных постановок, привычных парижской публике. Стоя за кулисами на стуле, Нижинский выкрикивал для танцовщиков счет, а Дягилев, выступив вперед, тщетно пытался утихомирить публику.
В 1993 году директор Башкирского государственного театра оперы и балета, Радик Арсланович Гареев, случайно встретил бывшего начальника визового отдела Уфы. В разговоре они затронули тему побега Нуреева, открыто обсуждать которую прежде не решались. «Он рассказал мне, как неловко себя чувствовал из-за полученных распоряжений, – поделился подробностями той беседы Гареев. – Но он был человек военный, и выбора у него не было. Приказ был с пометой “Совершенно секретно", и в нем говорилось: “Никаких контактов с Нуреевым. Никаких виз его родственникам”».
Под «органами» подразумеваются органы государственной безопасности.
Если бы Соловьев действительно сыграл какую-то роль в развитии событий, подтолкнувших Рудольфа к бегству, как думали многие, то его заявления наверняка фигурировали бы во многих документах об измене Нуреева из архивов ЦК. И, если бы шеф КГБ Шелепин был осведомлен о том случае, он не преминул бы его упомянуть в своей докладной записке ЦК как очередное доказательство «безобразного» поведения Нуреева за границей.
Почти через десять лет после парижских гастролей Валерий Панов подал заявление об эмиграции в Израиль. На собрании, созванном в Кировском, артистов призвали заклеймить Панова за измену родине. Труппа тогда готовилась к очередной гастрольной поездке, и артисты сознавали: их шансы на отбор в тур значительно возрастут, если они подчинятся. И, по свидетельству Нины Аловерт, лишь немногие танцовщики отказались осудить
