С другой стороны, Лавуазье считал, что обязанность государства не ограничивается распространением знаний, но также заключается в их приумножении, и для этого он предлагал создать исследовательские институты. Он был сторонником сотрудничества науки и техники как залога развития страны. Более того, Лавуазье пошел еще дальше, утверждая, что научная деятельность — это работа команды и, следовательно, ученым необходимо идти на сотрудничество:
«Цель не будет достигнута, если ученые и ремесленники, призванные развивать человеческие знания, будут оставаться обособленными или продолжать жить среди людей, имеющих одинаковое образование, одну сферу деятельности и единый уровень знаний. Ведь все области знания связаны: одна область не может совершить большого прогресса, если другие отстают от нее; это оружие, которое должно работать на всех фронтах. Впрочем, большинство работ, которые нужно выполнить в науке и в ремеслах, требуют объединения и взаимодействия ученых. Геометр может прекрасно работать один, улучшая науку расчетов; но какая польза от этого, если физик и астроном не будут постоянно предоставлять ему свои наблюдения и результаты опытов, которые он может применить? Что было бы с экспериментальной физикой и самой химией, если бы геометрия не ввела в обиход свои методы, строгость в умозаключениях и расчетах? Мы уже видели, что большое количество ремесел — и не самых незначительных для общества — нуждаются в поддержке почти всех наук; мы уже приводили в пример мореходное и военное искусство и могли бы привести в пример многие другие. Поэтому необходимо ученым и ремесленникам в короткие сроки объединить свои усилия, и нужно, чтобы их объединение собрало все знания, которые, кажется, не имеют между собой никаких отношений и связей».
Сегодня важность научных конференций для развития знания представляется очевидной, но поразительно, что Лавуазье настаивал на этом два века назад. Во время своей пламенной речи в Национальном Конвенте он сказал:
«Граждане представители, судьба Французской республики в ваших руках: только вы можете вывести Францию на такой уровень величия и процветания, которых еще никогда не достигала ни одна из известных нам наций. Устройте систему публичного образования со всеми его составляющими; дайте развитие ремеслам, наукам, промышленности, торговле. Посмотрите, с какой страстью нации, соперничающие с нами, ищут способы восполнить промышленностью свои недостатки в силе, населении, территориальных богатствах! Нация, науки и ремесла которой пребывают в состоянии застоя, будет скоро превзойдена соперничающими с ней народами и постепенно лишится своей конкурентоспособности; ее торговля, сила, богатства перейдут в чужие руки, и она станет легкой добычей любого, кто захочет ее завоевать. Великая китайская империя должна служить нам примером; сегодня там бытуют такие же ремесла, как и 2000 лет назад, потому что правительство остановило развитие научного гения и поставило границы, которые оказалось невозможно преодолеть. Законодатели, образование сделало Революцию; пусть оно останется среди вас залогом свободы!»
Пройдет меньше года, и граждане представители решат отрубить голову тому, кто так ревностно заботился о судьбе Франции, выступая за развитие образования и науки.
Антуана де Лавуазье казнили на гильотине 8 мая 1794 года. Ему был 51 год, и он находился в самом расцвете сил. Он пал одной из последних жертв Террора, в котором захлебнулась революция, начавшаяся с водружения знамен свободы и равенства, а также взятия Бастилии 14 июля 1789 года. Затем последовала Декларация прав человека, написанная по образу Декларации молодых независимых американских колоний. Король Людовик XVI поначалу был оставлен на троне, хотя его власть и ограничили, но подозрения в измене, голод и инфляция вызвали падение монархии и привели его на гильотину в январе 1793 года. Королеву Марию-Антуанетту постигла та же участь в октябре.
В конце концов Террор утонул в собственной крови, и Максимилиан Робеспьер, его главный вдохновитель, был казнен на гильотине 28 июля 1794 года. Но для Лавуазье это произошло слишком поздно. Он работал в столь ненавидимом учреждении, как Генеральный откуп, и у него было более чем достаточно причин лишиться головы в такое смутное время. Одна из них, стоящая особняком, заключалась в том, что ученый не был способен представить всю степень низости некоторых людей: даже не тех из них, кто обезумел от голода и нужды, а тех, кто занимал удобные посты и взращивал в себе подлость и злопамятство. Лавуазье не сумел услышать предупреждений, которые давались ему одно за другим.
Первым «звоночком» была статья Марата в январском номере газеты «Друг народа», избравшая ученого объектом своей ненависти. И это вполне объяснимо, так как Лавуазье являлся символом того, чего не смог получить Марат: признания коллег и места в храме науки. Лавуазье не обратил на его выпад никакого внимания и продолжил служить Франции, сформулировав свои взгляды на образование и науку в отчете, который представил Республике.
Вторым предупреждением стала инициатива его коллеги, химика Фуркруа, соавтора «Метода химической номенклатуры», который в начале 1792 года предложил потребовать от академиков заявления об их лояльности Республике. Ответ Академии наук, несомненно, отражал мнение Лавуазье о том, что она оценивает не политические взгляды, а научные заслуги. Фуркруа не забыл своего унижения и стал одним из злейших врагов этого учреждения.
Однако именно красноречие художника Жака Луи Давида, друга Лавуазье, учителя Марии и их общего портретиста, нанесло решающий удар. В юности он был слишком оригинален для того, чтобы вписаться в чопорные рамки Академии художеств, и ему много раз отказывали в членстве по ничтожным причинам. И вот настал момент, когда художник произнес перед Национальным Конвентом страстную речь, в которой говорил о том, что Академия художеств, а вместе с ней и все другие академии представляют собой самый закостенелый символ старого режима, и попросил упразднить их «во имя справедливости, во имя любви к искусству и особенно во имя любви к молодости».
Декрет о закрытии академий был выпущен в августе 1793 года. Лавуазье не мог промолчать, наблюдая, по его мнению, за осквернением науки и за нападением на то, что было его домом большую часть жизни. Он сделал то, что умел делать лучше всего: стал писать послания, отчеты, меморандумы. Другие члены Академии, в отличие от него, осторожно хранили молчание. Именно тогда Лавуазье как бывшего откупщика начали называть «кровопийцей» и требовать его смерти.
ГИЛЬОТИНА
Когда 1 декабря 1789 года врач Жозеф Иньяс Гийотен (1738-1814) заявил перед Национальным собранием: «Моей машиной можно снести голову в одну секунду, и вы не почувствуете боли», он не осознавал, что связал свое имя с самым крайним проявлением Революции. Этот прогрессивный медик, позднее внедривший вакцинацию во Франции, полагал, что использование этого устройства, которое он разработал вместе с хирургом Антуаном Луи, избавит приговоренных к смерти от страданий. До той поры смертная казнь выполнялась гораздо более жестоким образом: топор или меч, которые не срубали голову с первого раза, использовались для знати; простой же народ ждали повешение или четвертование. Изобретение, призванное, по мнению Гийотена, стать первым шагом к окончательной ликвидации смертной казни, превратилось в самое гнусное орудие времен Террора. От испытанного потрясения врач вместе с семьей сменил имя. Многие жертвы адской машины, среди которых были Людовик XVI и Лавуазье, лишились жизни на площади, названной площадью Революции. Лавуазье и Гийотен работали вместе в комиссии Академии, изучавшей в 1784 году случаи животного магнетизма, теорию которого создал доктор Месмер. Тогда комиссия признала Месмера шарлатаном.
Казнь Людовика XVI на площади Революции 21 января 1793 года. Позднее там же был казнен и Лавуазье.
Ученый не отреагировал и на последнее предупреждение, когда 24 ноября вышел приказ об аресте откупщиков. Тогда у него еще была возможность бежать и спрятаться. Он не покинул Францию и даже не уехал из своего имения во Фрешине; напротив, Лавуазье написал письмо в Национальный Конвент. Оно было передано в Комитет общественного образования, который в то время возглавлял Гитон де Морво, еще один соавтор «Метода химической номенклатуры». Этот «друг» не удостоил ученого ответом.
Тогда Лавуазье в порыве отваги или от нехватки здравомыслия сдался. Он был убежден, что Республика не может покарать одного из своих самых преданных и лояльных служителей, пусть он действовал и не на политической арене, а в своей лаборатории:
«Для заслуг перед человечеством и выплаты долга родине необязательно быть призванным на государственные должности, которые способствуют возникновению и возрождению империй. Физик также способен в тишине лаборатории и кабинета быть патриотом; он может надеяться своей работой уменьшить количество зол, которые поражают человеческий род, увеличить его радость и счастье. А если благодаря открытым им новым методам удастся продлить на несколько лет или хотя бы на несколько дней среднюю продолжительность жизни человека, он также может рассчитывать на славное звание благодетеля человечества».
