Ознакомительная версия.
Молчит, собираясь с мыслями, потом продолжает:
— Мне было почти столько же лет, сколько сейчас Нуджуд, когда меня заставили выйти за него замуж… Наша семья счастливо жила в Кхарджи до того черного дня, когда все рухнуло…
Прищурившись, я тихо подхожу поближе к взрослым. Наверное, мне и так уже стало известно слишком много для ребенка моего возраста. Но что же на самом деле произошло в Кхарджи? Мона — моя сестра, и, несмотря на то что она старше, я чувствую за нее ответственность.
— Незадолго до этого мама уехала лечиться в Сану. У нее были большие проблемы со здоровьем, врачи посоветовали обратиться к столичному специалисту. В тот день Aba, как обычно, встал очень рано и ушел к своему стаду. Мне было поручено присматривать за младшими братьями и сестрами. Нуджуд была еще совсем малышкой… И тогда… молодой человек, которого я никогда прежде не видела, подошел к нашему дому. Ему было, наверное, около тридцати лет. Мохаммед стал заигрывать со мной… Я пыталась его прогнать, но это не помогло. В конце концов он затолкал меня в комнату. Я сопротивлялась изо всех сил. Кричала. Отбивалась. Но… — Мона перевела дух. — Когда отец вернулся, было уже слишком поздно. Все произошло так быстро…
Ушам своим не верю! Бедная сестра! Ее затравленный взгляд, нервный смех… Так вот в чем дело.
— Отец был в ярости. Он допросил всю родню, всех соседей, пытаясь выяснить, как это могло случиться. Обвинял жителей деревни, что они сговорились против него. Но никто ничего не хотел слышать. Шейх, глава Кхарджи, которому тут же сообщили о произошедшем, решил поженить нас на скорую руку, пока слухи не разлетелись по всем окрестным деревням. И все это для спасения чести! Меня не спрашивали. Нарядили в синее платье — и уже на следующий день я стала женой Мохаммеда. Тем временем Omma вернулась из Саны. Она поднимала руки к небу, проклинала себя за то, что уехала. Душу отца разъедал стыд. Он хотел отомстить. Твердил, что во всем виноваты соседи, что они желали ему зла, поэтому напали на его детей. Папа чувствовал себя униженным, преданным. Однажды вечером жители деревни собрались на совет. Они стали спорить. Потом кричать. Оскорблять друг друга. Вытащили клинки из ножен. Через некоторое время — не помню точно, в тот же вечер или на следующий день, — соседи вернулись уже с пистолетами. Они начали угрожать нам, требовали, чтобы мы убирались из деревни… Сразу после этого родители с малышами направились в Сану. Мы с мужем скрывались несколько недель, потом присоединились к ним в столице…
Торопливый отъезд из Кхарджи… Ярость отца, печаль Моны и ее слишком пристальная забота обо мне… Так вот в чем дело.
— И через несколько лет отец объявляет, что отдает Нуджуд замуж. Мне стало плохо от этой новости. Я умоляла его одуматься, говорила, что Нуджуд еще слишком маленькая. Но папа ничего не хотел слышать. Твердил, что замужество защитит ее от похитителей и насильников, слоняющихся по улицам… Что ему и так хватает забот из-за меня и Джамили… Когда мужчины собрались, чтобы подписать брачный договор накануне свадьбы, Aba даже предлагал sighar — брак по обмену, — чтобы Фарес, если он когда-нибудь вернется из Саудовской Аравии, взял в жены сестру Фаеза…
В день свадьбы Нуджуд я никак не могла перестать плакать… Невыносимо было смотреть на то, как она сидит в чужом поношенном платье и растерянно смотрит на все, что творится вокруг. Сестра была слишком маленькой для замужества! Сколько слез было пролито! Пытаясь защитить сестру, я даже пошла к ее мужу. Заставила Фаеза поклясться перед лицом Бога, что он не притронется к девочке до тех пор, пока она не вырастет, что будет отпускать ее играть с другими детьми. И он ответил: «Клянусь». Но слова не сдержал… Преступник! Все мужчины — преступники! Нельзя их слушать. Никогда… Никогда…
Не могу отвести взгляда от закутанной в niqab сестры. Как бы я хотела сейчас видеть каждую черточку ее лица, скрытого за черной пеленой, видеть, как слезы бегут по щекам. К моему стыду, я вообразила, будто она собирается за нами шпионить… Если бы я знала! Столько лет страданий — и она принимала их покорно, не повышая голоса, не жалуясь, не пытаясь укрыться за чьей-нибудь спиной. Участь старшей сестры еще ужаснее, чем моя. Но, в отличие от Моны, я нашла в себе силы восстать против своей судьбы и отважилась попросить о помощи.
* * *
— Мона! Нуджуд! Смотрите на нас! Смотрите!
Хайфа забралась на качели, посадила к себе на колени малышку Мониру и теперь весело смеется. Мы с Моной встаем и идем на соседние свободные качели.
— Нуджуд, помоги мне взлететь, — просит сестра.
Она усаживается на качели, я становлюсь позади нее так, что ноги упираются в края деревянного сиденья, а руки крепко держатся за веревки. И начинаю раскачиваться туда-сюда. Вперед. Назад. Вперед. Назад. Все быстрее и быстрее.
Качели взлетают все выше и выше.
— Еще, Нуджуд, еще! — восторженно кричит Мона.
В лицо бьет ветер. Как свежо! Сестра начинает заливисто смеяться. Видно, что на сердце у нее полегчало и все тело словно стало невесомым. Я в первый раз слышу, чтобы она так радостно смеялась.
Мы впервые вместе качаемся на качелях! Кажется, будто я — подхваченное ветром перышко. Как же он сладок, вкус заново обретенного детства…
— Omma летает! Omma летает! — радуется Монира, наблюдая за нами с соседних качелей.
Мона тихонько вскрикивает от счастья. Она не хочет возвращаться на землю.
Через несколько минут мой платок сдается перед неудержимым напором ветра. В первый раз рука не тянется инстинктивно к голове, чтобы вернуть его на место. Волосы рассыпаются по плечам. Я наконец-то чувствую себя свободной. Свободной!
Август 2008 года
Впервые в жизни ела пиццу! Несколько дней назад, в современном ресторане, где официанты носят смешные шапочки и переговариваются с поваром при помощи микрофона.
Такой странный вкус! Тесто хрустит на зубах, совсем как большая лепешка khobz, а сверху — много разных вкусностей: дольки помидора, кукуруза, курица, оливки. За соседним столиком сидели женщины в ярких платках, похожие на журналисток из «Йемен таймс». Они были одеты очень элегантно и ели при помощи ножа и вилки: изящно отрезали маленькие кусочки и аккуратно отправляли их в рот.
Я тоже попробовала поделить пиццу на кусочки. Сначала у меня ничего не получалось: все разъезжалось по тарелке. Хайфа посмотрела на девочку, которая вылила себе на тарелку целую бутылку томатного соуса, и решила сделать так же. Ей тоже все хотелось попробовать. После первой ложки соуса у нее покраснели глаза, а в горле словно начался пожар. К счастью, это заметил один из официантов. Он быстро отдал приказ в микрофон, и вскоре перед сестренкой оказалась большая бутылка воды!
Ознакомительная версия.
