Я пробовала вести счет дням, но это было нелегко. Каждый день походил на другой. Однажды я с удивлением заметила, что у меня начались месячные. Я отправилась к «блоковой» и попросила у нее гигиеническую салфетку. Давая салфетку, «блоковая» успокоила меня, что с этой проблемой я сталкиваюсь последний раз. В лагере ни у кого не бывает менструаций.
— Почему так?
— Кто знает? Может быть, потому, что мы перестали быть женщинами?
— Как же это возможно? Они вам делали уколы?
— Нет, но я думаю, что они кладут что-то в хлеб или в суп — что прекращает менструации.
— Но тогда мы станем бесплодными. У нас никогда не будет детей?
— Детка, кому нужны дети в этом месте? Если они обнаружат, что ты забеременела, они сразу отправят тебя в крематорий.
— Но потом, когда мы будем свободны?
— Не будь так наивна. Неужели ты думаешь, что мы когда-нибудь будем свободны? Неужели ты думаешь, что они отпустят нас?
— Но война должна когда-нибудь кончиться.
— Не для нас. Они постараются, чтобы никто из нас не выжил. Им не нужны свидетели. Они покончат с нами, когда кончится война, если не раньше.
Роза, наша «блоковая», была из Польши. Никто не знал, через сколько лагерей она прошла до Освенцима. Она была небольшого роста, но хорошо сложена, с хорошим цветом лица, длинными темными волосами и теплыми карими глазами. Она была красива, всегда хорошо одета, волосы волнами падали на плечи. Сегодня на ней были серая юбка, белая шерстяная кофта и высокие черные ботинки. Я часто удивлялась, как этим девушкам удавалось так хорошо одеваться и, наконец, спросила:
— Откуда у вас такая хорошая одежда? Где вы ее достаете?
Роза была в хорошем настроении. Она ответила:
— Это нам платят за выполнение их поручений.
— Что вы имеете в виду?
— Мы следим за вашим поведением, чтобы вы выполняли все, что положено, за это они дают нам приличную одежду и немного лучше кормят.
— Поэтому Люба бьет нас?
— Она немного сурова, но вы должны прощать ее.
— Девушки говорят, что она садистка. Считают, что вы все злые. Вы говорите, что наши родители в крематории, это только для того, чтобы мы страдали.
— Ты же знаешь, что это правда.
— Я знаю. Но другие не хотят этому верить.
— Им пора привыкнуть к этой мысли. Они должны примириться с реальностью. Выжить можно, только примирившись с тем, что происходит. Если закрыть глаза, это не поможет.
— Но Люба не должна бить нас дубинкой.
— Она сама прошла через многое, и ее били много раз. Такие вещи делают людей черствыми. Но она не злая.
— Вы одна добрая.
— Мы не должны быть добрыми. Чтобы выжить, надо быть твердой. Возможно я сама рою себе яму.
— Но, Роза! Я обещаю. Мы всегда будем слушаться вас. Вы должны остаться с нами. Вы должны оставаться такой же.
Я отправилась обратно на нары. Меня встретила встревоженная Ципи. Она сказала, что у нее прекратились месячные. Она недоумевала, так как не спала ни с кем после последней менструации. Я успокоила ее, рассказала то, что только что узнала. Еще несколько девушек приняли участие в разговоре. Этот вопрос касался всех нас, и у каждой нашлось что сказать.
— Как хорошо, что мы избавились от этой неприятности, — сказала одна.
— Но что, если мы останемся бесплодными на всю жизнь? — спросила я.
— Значит, так оно и будет. Мы ничего не можем изменить, — сказала практичная Дора. — Мы не знаем, каким образом они вводят в нас это, что бы оно ни было.
— Мы можем перестать пить кофе.
— Или есть суп.
— А что, если это в хлебе?
— Не говорите глупости. Мы не можем ни от чего отказываться. Мы получаем так мало пищи, что не выживем, если откажемся от чего-нибудь.
— Во всяком случае, неприятно кровоточить и терпеть боли.
— Странно, — сказала Магда, — у меня всегда бывали головные боли, но с тех пор, как я здесь, голова ни разу не болела. Возможно, то, что они дают нам, помогает от головной боли.
— А у меня прекратились боли в животе, хотя у меня язва и мне должны были делать операцию как раз перед тем, как нас забрали в гетто, — сказала женщина, которая выглядела достаточно молодо, и поэтому доктор Менгеле не послал ее налево.
— Меня больше не беспокоят камни в желчном пузыре, — сказала другая.
— Может быть, они кладут лекарства в нашу пищу.
— Не будь ребенком!
— Тогда почему же?
— Не знаю. Каким-то образом мы все выздоровели. Может быть, это перемена воздуха.
— Знаете, что я слышала? — сказала Ольга. — Они кладут бром в нашу пищу, чтобы мы вели себя тихо. Как вы думаете, это правда?
— От кого ты это слышала?
— Бежи подслушала где-то во время одной из своих вылазок.
Бежи, старшая сестра Ольги, вечно куда-то исчезала. Когда раздавался свисток на перекличку, ее обычно не было на месте, и Ольге приходилось все время следить за ней. Она боялась, что Бежи накажут, и все время бегала ее искать. Когда Бежи появлялась, у нее всегда было что порассказать — подслушала разговор там, подхватила слово тут. Все больше и больше раскрывались секреты лагеря для тех, кому это было интересно; но большинство девушек не верили этим рассказам, считая их ложью.
Так было и на этот раз. «Ты это придумываешь», — говорили большинство девушек, а тем из нас, которые верили, все равно не оставалось ничего другого, кроме как мириться со всем, что происходило. Но если действительно в хлебе был бром, то это объясняло многое. Нашу пассивность, благодаря которой мы с Ольгой могли складывать трупы в пирамиды и не кричать при этом. И то, что девушки предпочитали не верить своим глазам и не видеть дым, который шел из трубы крематория.
Я только надеюсь, что в один прекрасный день они не положат в хлеб яд. Они могут.
Однажды Люба с дубинкой в руках выгоняла нас на перекличку. В блоке нас была тысяча человек, и мы должны были выйти все одновременно. Это было невозможно, так как проход в дверях был узкий. Но охрана не хотела с этим считаться. Они кричали и осыпали нас ударами.
Мы начали привыкать к этому и только старались прикрыть голову. Наконец все вышли наружу и построились пятерками, как обычно. Я с удивлением увидела, что среди нас находится Роза, в серой тюремной одежде, с синим платком на голове, с покрасневшими от слез глазами. Мы смотрели друг на друга. Что случилось? И опять именно Бежи знала, в чем дело.
У Розы был друг, парень из заключенных, один из мужчин в полосатой уремной одежде, которых мы видели в первую ночь в Освенциме. Иногда Розе удавалось урвать несколько минут для него. Вчера их обнаружил эсэсовец. Обоих высекли. Что случилось потом с ним, неизвестно. Но Розу прогнали из «блоковых», ее прекрасные волосы остригли. Ее место заняла Люба, злая Люба, которой доставляло удовольствие размахивать дубинкой. Нам было жаль Розу, но еще больше мы жалели себя, когда думали о том, какую власть над нами получила Люба. Мы только надеялись, что со временем Любу постигнет такая же судьба; мы подозревали, что у нее тоже есть мужчина, с которым она тайно встречается. Бежи могла рассказать нам больше, но надо было ждать, пока кончится перекличка.
