Ознакомительная версия.
Стройка шла быстро, людям давали зачеты рабочих дней – один за три.
Пантеон воздвигался в память о пребывании в этих краях ссыльного Иосифа Джугашвили, который несколько лет прожил в просторной рубленой избе Анфисы Тарасеевой. Вокруг этой-то избы и воздвигли мраморно-гранитный колпак, а позже, когда строители сдали сооружение, интерьер «украсили» обстановкой 1913 года – гнутыми венскими стульями, большим столом с семилинейной керосиновой лампой, топчаном, а также «Капиталом» Маркса издания почему-то 1933 года.
К лету 1952 года строительство закончили. Под 12-метровыми сводами павильона яркое освещение имитировало северное сияние, озаряя художественно расписанный купол, обитые красным бархатом стены и стенды с картинами героической биографии великого вождя. По периметру внутреннего помещения была сделана паркетная дорожка. Перед зданием разбили сквер, цветники, клумбы. Каждый проходящий пароход должен был в обязательном порядке причаливать на два часа к берегу, пассажирам рассказывали, как тут, в глухой «царской ссылке», «гениальный вождь» готовил пролетарскую революцию в России.
К тому времени, когда я оказался в Курейке, от пантеона остались лишь «рожки да ножки». Избу растащили на дрова, красный гранит – в хозяйское подспорье, китайские окна хорошо вписались в коровники и свинарники, а из кафельного пола какой-то местный чудак смастерил у себя в избе камин.
Конечно, все материальное, даже гранит, не вечно, зато легенда, фольклор – на века. И рассказов о пребывании здесь будущего «великого из великих» – предостаточно: о несносном характере Джугашвили, о его лености (страшно не любил мыть тарелки и чистить картошку), о жадности. Сам Сталин, говорят, спустя три десятилетия после туруханской ссылки, приняв на грудь стаканчик «Хванчкары», посмеиваясь в усы, веселил членов Политбюро байками о том, как они одно время вместе со Свердловым вели незамысловатое свое хозяйство. Коба не любил дежурить на кухне и всякий раз придумывал разные причины, чтобы отлынить от этой повинности. А когда хотел съесть двойную порцию супа, отведав из своей тарелки, плевал в тарелку Якова Михайловича. Тот, естественно, отодвигал ее, и довольный сосед съедал двойную порцию.
Говорят, когда на возведение важного объекта в Курейку привезли заключенных, всех представительниц женского пола переправили на другой берег Енисея – от греха подальше. А вот в годы, когда молодой революционер Коба сиживал в здешней ссылке, царские «палачи» не боялись за местных курейкских дам. Иначе как бы Иосиф Виссарионович коротал здесь время без женских ласк. По слухам, в семидесятых годах здесь доживал свой век мужичок, как две капли воды, похожий на Сталина. Работал он на небольшом буксире старпомом.
Глава 1. Беседа с инкогнито в венском кафе: «Сначала нас насильно угоняли немцы, а потом свои…»
Эта женщина, с которой меня познакомили в Вене, не решилась назвать себя. Мы сидели в маленьком кафе в центре столицы Австрии, я записывал на диктофон простые, искренние ответы на вопросы. Заметил, что время от времени она боязливо, как бы подсознательно, оглядывалась по сторонам. Но говорила и говорила, будто старалась избыть из себя страх, который носила в себе долгие годы. А боялась она любой встречи с советскими людьми, ей казалось, что все они из НКВД, что могут узнать, арестовать, нарушить ее мирную жизнь в чужой стране, ставшей ей родной.
Имя Сталина она произносила почти шепотом, но все, о чем она говорила (голод, репрессии на Украине, война, гибель близких), связано с именем «вождя народов».
– Как вы оказались в Австрии?
– Началась война, и немцы неожиданно быстро заняли Украину. Мы хотели эвакуироваться, но опоздали. Сама я жила в Днепропетровске, а мама – в деревне. Я приехала к ней и узнала, что все коммунисты уехали, забрали лошадей, машины.
Остались только старухи и дети, мы не знали, что делать, куда уезжать, лесов нет, не спрячешься, кругом равнина. И мы прятались в подвале дома. Пришли немцы. Остановились, устроились, воду брали, еду какую-то.
– Вы помните эту деревню, как она называется?
– Николаевская. Через некоторое время стали забирать молодежь в Германию. Назначили день, когда мы должны явиться. Нам не хотелось уезжать, многие делали попытки остаться, пили крепкий чай, после этого очень сердце билось, комиссия отстраняла таких. Я тоже это делала, и пару раз меня не трогали. Некоторые женщины детей прятали, чтобы их не забрали в Германию. Моя мама так не делала. И ничего не оставалось мне, когда принесли повестку, как ехать в Германию. Война еще была далеко, туда к Москве, у нас тишина была, каждый надеялся, что она закончится, и мы приедем домой, а оказалось по-другому…
Приехали в Германию, контактов с родителями никаких. Меня определили на швейную фабрику, шила подушки, наволочки, простыни для госпиталей. Закончилась война, и я решила поехать домой. В дороге встречаю одну женщину, русскую, она говорит, что у нее есть сын, она от него не имела вестей, только получила открытку, что он жив. Оказывается, он был в плену у англичан. Потом говорит: я бы очень хотела русскую невесту для сына. Ведь она раньше жила в Сибири. Ее муж приехал туда из Австрии, вычитал в газете, что в России идет набор специалистов по колбасному делу. Он и завербовался. Уехал в Сибирь, устроился на работу, получил квартиру.
– В каком же это было году?
– В 1937-м. Скоро стал начальником цеха, и ему предложили остаться в Советском Союзе и подданство принять. Но он не захотел: видел много несправедливостей в России. Он получал продукты и одежду из закрытого распределителя, а остальные люди голодали. Он говорил, что так не должно быть. И он вернулся в Австрию. Моему мужу теперешнему (его сыну) было тогда 13 лет, и он, значит, приехал с родителями сюда. Мать – русская, отец – чешско-австрийского происхождения. Ну и так как эта женщина, которую я встретила, хотела русскую жену для своего сына, она уговорила меня остаться здесь. Познакомила с сыном, славный такой парень. И мы поженились. Вот так…
– Как зовут вашего мужа?
– Петр Антонович. Но я вам хочу сказать, когда здесь были русские, нам надо было прятаться, потому что нас ловили на улице, как только увидят, хватают и сажают в машину.
– Это все в войну?
– Нет, уже когда война закончилась. Многие не хотели возвращаться – боялись, а у кого-то, как у меня, уже была здесь семья. Меняли русские фамилии на иностранные.
– А как вы научились говорить по-немецки?
Ознакомительная версия.
