Припадки малодушия не раз посещали Жюля Верна в эти дни. Жалуясь в письмах домой на свое одиночество, он неоднократно возвращался к своему старому, полушутливому проекту женитьбы на какой-либо скромной нантской девушке. Но этот год был годом чужих свадеб: одна за другой его избранницы, подруги юности и сестры школьных друзей, отдавали свою руку землякам. И в то же время, как бы ему в отместку, парижские друзья также стали обзаводиться семьями. Казалось, какая-то брачная эпидемия охватила одновременно столицу и провинцию.
Весной 1856 года его университетский товарищ и друг Виктор Леларж, шурин профессора Гарсе, пригласил Жюля Верна принять участие еще в одной свадьбе. Для этого нужно было совершить небольшое путешествие в Амьен – тихий провинциальный городок в Пикардии, в нескольких часах езды от Парижа. Восьмого мая писатель, – впрочем, можно ли было так именовать человека, который уже год как ничего не писал, – выехал с Северного вокзала. На нем был его лучший костюм, на лице самая любезная улыбка, но невралгия разрывала его мозг и тоска терзала его сердце.
Нет, это не было похоже на поездки в родной Нант. На мгновение на вокзале он почувствовал себя чужестранцем, прибывшим откуда-то издалека. Даже провинциальный Нант был шумным по сравнению со старым сонным Амьеном, широко раскинувшимся в прекрасной долине Соммы. Широкие бульвары, проложенные на месте срытых средневековых укреплений, были покрыты зеленым весенним пухом. Его встретила милая провинциальная семья, гораздо менее чопорная, чем его собственная: любезная хозяйка дома, отставной кирасирский полковник де Виан, – он иногда в шутку любил подписываться Девиан, по орфографии времен Конвента, – Эме де Виан, невеста, и какая-то молодая, пожалуй, даже очень молодая женщина, которую представили парижскому гостю, как Онорину Анну Эбе Морель.
– Мадам Морель? Мадемуазель Морель?
– Мадам Морель, – ответил Леларж. – Сестра моей будущей жены.
Гордостью семьи был старший сын, финансист, брокер парижской биржи, но он отсутствовал: ничего не поделаешь, дела!.. Кроме того, были две очень маленькие девочки – Валентина и Сюзанна. Внешнее сходство позволяло безошибочно определить, что это дочери Онорины Морель.
Четыре дня, которые Жюль Верн хотел провести в Амьене, совершенно незаметно превратились в две недели. Провинциальная свадьба, с соблюдением всех старомодных церемоний, показалась парижскому гостю очаровательной. Запомнился инцидент, вызванный его собственной неловкостью, впрочем, другими почти незамеченный.
– Разве мсье Морель не будет присутствовать при церемонии? – спросил Жюль, когда усаживались в экипажи, чтобы ехать в церковь.
Лицо Леларжа выразило сильное замешательство. Потом он улыбнулся.
– Надеюсь, что нет, – пробормотал он вполголоса. – Бедняга умер несколько лет назад…
Мы не знаем, как протекал этот молниеносный роман. Но когда Жюль Верн вернулся в Париж, он твердо решил жениться на Онорине Морель. Правда, одного его решения и даже согласия Онорины было недостаточно. Прежде всего нужно было заняться математикой, – и не той математикой, что он искал в книгах Анри Гарсе, но простой практической арифметикой.
Кем был он? Человек без своего дома, без профессии, без постоянного заработка, без будущего (ведь нужно было смотреть трезвыми глазами, вернее, глазами тех, кого он хочет просить разделить с ним это будущее, единственное его достояние). Жениться – это значило обзавестись семьей, а семье нужно где-то жить, и как-то обеспечивать существование. Следовательно, прежде чем совершить этот важный шаг в жизни, нужно приобрести постоянный доход… Что он мог предпринять? Вернуться в театр? Поставлять в дешевые журналы очерки и рассказы? Но и этот эфемерный заработок не мог быть достаточным даже для одного. А адвокатура? Для этого нужно было вернуться в Нант, начать всю жизнь сначала и забыть свои мечты. Это означало полную капитуляцию.
Его мысль повернула в другую сторону. Всемирная выставка раскрыла перед ним иную сторону жизни – более живую, более действенную, более реальную. Техника, промышленность, коммерция, как ему казалось, не вступали в конфликт с ненавистным императорским строем, но и не приспосабливались к нему. Они существовали сами по себе, Что, если бы он мог соприкоснуться с ними вплотную, изучать хозяйственную жизнь Франции и в то же время сделать это источником существования? А время для литературы, для своей работы всегда можно найти, разве не писал он, находясь в плену у Севеста?
Брат Онорины был тем звеном, которое могло соединить его с биржей – средоточием коммерческой жизни Парижа и всей Франции.
Письма к матери и к отцу были написаны очень дипломатично. Почтительный сын сообщал, что ему «около тридцати», что ему не хватает «своего дома и близкого человека», что он «несчастлив в своем неверном существовании в Париже». Биржа – вот что может его обеспечить и далее дать комфорт. Правда, место на бирже стоит два миллиона франков, но можно вступить пайщиком в одну из уже существующих биржевых контор, а для этого достаточно «каких-нибудь» пятидесяти тысяч. Единственное, в чем он нуждается, – это заем в размере этой суммы, и здесь его единственная надежда – отец.
Родители обладают удивительной способностью читать между строк. Они сразу поняли, что мечта сына о женитьбе – реальный план, продуманный во всех подробностях. Старого адвоката это не пугало: в конце концов это должно было случиться рано или поздно, его огорчало лишь то, что Жюль хочет стать финансистом. Это было непостоянство – самый большой порок по его мнению. Сначала сын мечтал о море, потом избрал юриспруденцию, затем решил стать писателем, изменил литературе для театра, а теперь мечтает о бирже… Что же касается пятидесяти тысяч франков, то он, конечно, предпочел бы расходовать их по сто франков в месяц: тогда хватило бы на всю жизнь Жюля. Но он не скуп – он только расчетлив: ведь он заботится о счастье и о будущем своих детей.
Никто не знал размеров состояния Пьера Верна: мэтр Верн был скрытен и не любил говорить о своих делах. Но он – лучший адвокат города, недавно избранный главой адвокатской корпорации Нанта, – готов был на любые жертвы для своих детей, и он ответил согласием на просьбу сына.
Семьи Берн и де Виан обменялись церемонными письмами. Сам виновник этой переписки засыпал письмами обе стороны. Он был весел, шутлив, как, впрочем, и всегда (в письмах), но очень трезво смотрел на вещи, «у Онорины нет бриллиантов, но у нее есть красота и необходимые платья… и шали… одна длинная и одна квадратная…», «Онорина и я уведомляем, что свадьба будет произведена с наивозможно меньшим шумом. Ее движимость очень проста: диван, четыре кресла, четыре стула, полный гарнитур для камина – красное дерево, красный бархат и бронза. Но диван не бронзовый и маятник часов не из красного бархата…»
