— Добра не жди, живьем их не выпустят жандармы! — негодовал и волновался член комитета Егор Баранов, не случайно носивший подпольную кличку «Буря». — Ни перед чем нельзя останавливаться, чтобы выручить Арсения и Павла…
Решено было совершить нападение на поезд, на первом от Шуи полустанке обезоружить охрану и взломать, если понадобится, двери вагона.
Полтора десятка боевиков так и не ложились спать в эту ночь — чистили, проверяли свое оружие, распределяли, что кому делать. Налет на поезд был продуман во всех подробностях. Удача казалась несомненной.
На рассвете следующего дня, когда город еще спал, от Шуйского вокзала, стуча коваными копытами, прошла к полицейскому управлению казачья сотня, прибывшая из Коврова, а за ней через короткое время проследовали две роты пехоты в полном боевом снаряжении.
Войска расположились биваком там, где накануне яростно бушевала многотысячная толпа. Теперь нелегко было даже на дальний выстрел приблизиться к тюрьме и к полицейскому управлению.
Велико было удивление не только зрителей со стороны, но даже и самих казаков и солдат, когда их выстроили плотным прямоугольником, ввели в середину этого прямоугольника двух безоружных молодых людей и дали команду всей этой воинской силе двигаться к вокзалу плечо к плечу, винтовка к винтовке, конь к коню.
Шагали солдаты; покачивались штыки; хлюпали по раскисшей смеси снега и грязи подковы казачьих коней, позвякивали сабли, колыхались пики. С узеньких тротуаров с трудом можно было различить, что все это «могучее» войско ведет куда-то всего лишь двух арестантов. Так были страшны царизму большевистский агитатор — двадцатидвухлетний Михаил Фрунзе и его боевой товарищ по партии шуйский пролетарий Павел Гусев.
Из Шуи они были отправлены во Владимир в тюремном, кругом обрешеченном вагоне, причем и на площадках его и внутри был размещен усиленный караул, а кроме того, и на паровоз к машинисту была приставлена вооруженная охрана.
Нечего было и думать при таких обстоятельствах о нападении на поезд.
Растаял снег во дворе Владимирской следственной тюрьмы, лопнули на тополях желтые тугие почки, дав волю зеленой листве. Сияло в весеннем небе яркое солнце. Жаворонки оглашали голубую высь. Зацвела буйноцветная вишня-владимирка. Освобождаясь от полой воды, зазеленели пойменные луга на южном берегу Клязьмы. Тонкие запахи садов начали просачиваться в узкое окошечко тюремной камеры. До боли хотелось Фрунзе вырваться на свободу.
Ощущение неволи было особенно мучительно, так как Фрунзе знал, что в это время, в мае 1907 года, за рубежом, в Лондоне, происходил V съезд партии, на который и он, Фрунзе, за несколько дней до ареста был избран делегатом от иваново-вознесенских и шуйских большевиков.
Снова он мог увидеть и услышать там Ленина и его соратников, встретиться, быть может, и с луганским делегатом Володиным, с которым подружился в Стокгольме год назад, побывать вместе с ним на могиле Карла Маркса, побродить по пролетарским кварталам Лондона.
«Кому сейчас принадлежит большинство на съезде? Как складываются его решения», — волновался Фрунзе, расхаживая по тесной тюремной камере.
Как был бы он рад узнать, что на съезде в Лондоне большинство теперь принадлежало снова большевикам. Большевистских делегатов было 105, а меньшевиков — 97.
Год упорной, настойчивой большевистской работы в массах не пропал даром.
Все важнейшие промышленные районы страны — Петербург, Москва, Урал, Донбасс, Иваново-Вознесенск— послали на съезд большевиков. Съезд со всей очевидностью, показал, что основная масса пролетариата крупных промышленных районов полностью на стороне большевиков.
В свою очередь, располагая агентурными сведениями о преобладании на Лондонском съезде большевиков, царское правительство усилило репрессии против РСДРП.
3 июня 1907 года царь по предложению премьер-министра Столыпина приказал арестовать 65 депутатов социал-демократической думской фракции II Государственной думы и сослать их в Сибирь, а думу распустить. Столыпин, прозванный «вешателем», возложил расправу с революционерами на военно-полевые суды, пачками выносившие смертные приговоры. Многие деятели большевистской партии оказались в тюрьме, на каторге. Царская полиция едва не схватила Ленина, тайно жившего в это время в Финляндии. Лишь с огромными трудностями Владимиру Ильичу удалось избежать ареста.
Карательные экспедиции рыскали по деревням и селам. Разбитые японцами царские генералы одерживали теперь «победы» над безоружными рабочими и крестьянами.
Столыпин, охранка, полиция старались ликвидировать все сколько-нибудь заметные завоевания революции 1905 года. На рудниках, шахтах, в фабрично-заводских городах и поселках стояли воинские части. Народ России переживал тяжелые годы столыпинской реакции…
3. МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И КАТОРГОЙ…
Запрятав Фрунзе в одиночную камеру Владимирской тюрьмы, так называемой «предварилки», царские судьи не особенно торопились со следствием. Оно велось около двух лет. Два томительных года Фрунзе просидел в «предварилке» до первого суда. Однако бодрость, энергия не оставляли его.
После посещения, тюрьмы владимирским губернатором, пришедшим посмотреть на любимца рабочих— знаменитого большевика Арсения-Трифоныча — и убедиться в крепости тюремных решеток, Фрунзе пишет в письме друзьям:
«Губернатор изволил назвать меня «бравым молодчиком» и приказал перевести в «отдельную камеру», т. е. в одиночку со строжайшей изоляцией». Владимирский губернатор Сазонов знал, что иваново-вознесенские и шуйские пролетарии не могут примириться с арестом их руководителя.
В связи с этим строгость тюремного режима особо усиливается. Следователи изощряются в составлении обвинительного акта по делу Фрунзе, а сам он содержится в исключительно суровом заключении, з так называемом «Польском корпусе» Владимирского тюремного «централа»…
Среди материалов, которые жандармский следователь предъявлял Фрунзе, оказалась одна из листовок, отпечатанных в Лимоновской типографии перед выборами во II Государственную думу. Набор, с которого печаталась эта листовка, был, как уже сказано, предусмотрительно рассыпан участниками налета на типографию сразу же после отпечатания листовки, но характер ее текста говорил сам за себя: все рабочие призывались голосовать за кандидата трудящихся, то есть в данном случае за большевика Н. А. Жиделева.
Следствию была ясна причастность Арсения к этому делу, но прямых улик все же не было, и он имел возможность отрицать свое участие.
