– Ты должен был явиться к НАМ, но ты ждал, пока МЫ сами приедем к тебе!
Он имел в виду, что Болонья ближе к Флоренции, чем Рим. При этом его гости сидели, словно парализованные.
В полной тишине Микеланджело все же опустился на колени:
– Святейший отец, – с трудом проговорил он. – Святейший отец.
Папа и не думал хоть как-то помочь ему. Он опустил голову и бросил на Микеланджело такой взгляд, какой, наверное, был у Господа, когда он изгонял Адама и Еву из рая.
– Святейший отец, – снова начал Микеланджело, собрав остатки решимости, – я действовал не по злому умыслу, мной руководило лишь раздражение, ведь меня прогнали, словно какого-то слугу!
И тут один из епископов все же осмелился вмешаться:
– Пусть ваше святейшество простит этого человека, ведь он согрешил по невежеству. Художники все одинаковые!
Юлий II поднял голову, глядя мимо него. А потом вдруг закричал:
– Несчастный! Ты изрек оскорбление, которого мы себе не позволяли. Невежда – это ты! Убирайся отсюда, и пусть дьявол заберет тебя!
Бедняга настолько испугался, что остался стоять на месте, и папа грозно добавил:
– Выбросьте этого наглеца отсюда!
Пинаемый ногами, осыпаемый со всех сторон ударами, епископ был немедленно вышвырнут вон.
Так папа разрядил свою ярость на первом подвернувшемся под руку. После этого он дал знак Микеланджело, чтобы тот приблизился. Окинув взглядом художника, что-то невнятно бормотавшего, он протянул руку с перстнем для поцелуя – и это означало прощение.
Тем не менее окончательно мир еще не был подписан: Юлий II хотел ощутить свое полное могущество. Теперь ему была нужна не гробница, а огромная статуя из бронзы, которая восславила бы в веках его победу при Болонье.
– Но ваше святейшество оказывает мне слишком много чести! Я же ничего не смыслю в литье!
– Ничего страшного, ты научишься.
Папский казначей выдал ему сто дукатов.
Для Микеланджело тогда это было целое состояние. На полученные от папы деньги он снял себе дом, похожий на ангар, в котором, правда, ему пришлось делить одну-единственную постель еще с четырьмя людьми: двумя флорентийскими помощниками Лапо и Лотти, литейщиком Бернардино и юным Арджиенто из Феррары. Миниатюрный Лапо и огромный Лотти выглядели честными ребятами, и он доверил им покупать воск, глину и прочее необходимое, вплоть до продуктов питания.
Спустя несколько изнуряющих месяцев Микеланджело понял, что Лапо и Лотти подворовывают.
«Этот негодяй Лапо, – писал он своему отцу в феврале 1507 года, – никак не мог понять, что он никакой не хозяин, до той минуты, пока я не вышвырнул его вон»96.
В ответ Лапо и Лотти заявили, что это сам Микеланджело обокрал их. Слухи об этом дошли до Флоренции, и все кончилось тем, что Лодовико Буонарроти заплатил им.
Что касается литейщика Бернардино, тот показал себя человеком некомпетентным – в июне он испортил отливку. Так как папа получился только «до пояса», пришлось все начинать сначала, отнимая время на исправление статуи у сна и еды.
Однажды Юлий II пришел посмотреть, как продвигается работа, и принялся донимать вопросами «своего» художника:
– Что несет в себе эта статуя – благословение или проклятие?
– Ваше святейшество, она говорит народу, чтобы он был благоразумным.
– А в левой руке что это у нее?
– Книга, ваше святейшество.
– Книга? Но я ничего не понимаю в этом! Вставь туда лучше меч.
Папа с мечом! Микеланджело подумал, что лучше бы он держал в руке что-нибудь другое, но Юлий II уже сообщнически хлопнул его по плечу. При этом он, похоже, и не заметил ни нездоровых условий жилья, ни угрожающей худобы Микеланджело, который к этому времени стал часто падать в обмороки.
Закончилось все печально: поставленная на фасаде церкви Сан-Петронио 21 февраля 1508 года в напоминание жителям мятежной Болоньи о том, кто здесь настоящий хозяин, статуя была сброшена оттуда в порыве всеобщего ликования через четыре года, когда представители семейства Бентивольи вновь захватили власть в городе. Альфонсо д’Эсте, герцог Феррары, Модены и Реджо, потом купил себе «куски папы». Он сохранил голову как трофей, а туловище переплавил, чтобы изготовить из него пушку, которую назвали «Юлией» – в насмешку над Юлием II.
Глава 11
Тайна сикстинскои капеллы
В Рим Микеланджело вернулся только в 1508 году. Он был измученный и больной, но при этом полный надежд вновь начать заниматься любимым делом – скульптурой. Но, увы, его снова ждало разочарование, ибо от папы последовал совершенно неожиданный заказ: ему – профессиональному скульптору – было предложено расписать потолок в Сикстинской капелле.
10 мая 1508 года Микеланджело отметил в своей бухгалтерской книге:
«Сегодня, 10 мая 1508 года, я, Микеланджело, скульптор, получил от его святейшества папы Юлия II сумму в пятьсот дукатов за роспись свода Сикстинской капеллы, то есть за работу, за которую я берусь»97.
«За которую я берусь.» Правильнее было бы сказать – «за которую меня вынудили взяться». В самом деле, заказ этот стал неожиданным для мастера, не имевшего решительно никакого опыта в области фресок (напомним, своих «Купальщиков» он сделал лишь в виде «картона», то есть рисунка на бумаге углем). Папа будто нарочно придумывал для него невыполнимые задания. Уж не хотел ли он окончательно свести его с ума?
По всей видимости, за этим капризом опять стоял ненавистный Браманте.
У Джорджо Вазари находим такое объяснение:
«Браманте и другие соперники Микеланджело думали, что таким образом они отвлекут его от скульптуры, в которой папа видел его совершенство, и доведут его до отчаяния, полагая, что, вынужденный писать красками, но не имея опыта в работе фреской, он создаст произведение менее похвальное, которое получится хуже, чем у Рафаэля; и даже если у него случайно что-либо и выйдет, они любым способом заставят его рассориться с папой, что так или иначе приведет к осуществлению их намерения от него отделаться»98.
В любом случае, по возвращении Микеланджело в Рим Юлий II решил не завершать пока своей гробницы, а то, что он предложил Микеланджело, просто не могло не закончиться провалом. Естественно, флорентиец сделал все, чтобы не допустить этого.
– Мне кажется, я плохо вас расслышал, – осторожно начал он.
– Ты должен создать фреску на потолке Сикстинской капеллы. Теперь тебе все понятно?
– Ваше святейшество изволит смеяться над своим покорным слугой.
– Что такое, Буонарроти?
– Ваше святейшество, я никогда не писал фрески. Я скульптор, и я ничего не понимаю во фресках. Да, я делал работу для зала заседаний во дорце Синьории во Флоренции, но там был всего лишь рисунок. Я не могу.
