Режиссер театра Куликов запечатлел эти взаимоотношения в стихах:
Крутицкий не щадит по дружбе все усилья,
Бежит, кричит, зовет пред публику Василья,
В нем беготня так взволновала кровь,
Что, выпустив Надежду, Веру,
Раз сгоряча, забыв и стыд, и меру
Он чуть не выпустил пред публику Любовь!
Любовь Васильевна Самойлова в своих режиссерских устремлениях вмешивалась во многие стороны работы театра. Тот же Куликов сочинил по этому поводу эпиграмму
Хотя я Веру не люблю,
Но если с ней соединюся,
Тогда с Надеждой примирюся,
Любовь же к. Софье я пошлю.
Артистка Александра Ивановна Шуберт вспоминает-
«Надежда Васильевна Самойлова сразу стала соперничать с Асенковой, которая была гораздо талантливее ее. Надежда и Любовь Самойловы сплетничали… Самойловы относились к Асенковой доброжелательно-ехидно (я говорю о Надежде и Любови, Вера еще не служила). Много сплетничали, стараясь выставить ее, как особу легкого поведения».
А «Северная пчела», отчасти в связи с поступлением на сцену Надежды Самойловой, писала:
«Г-жа Асенкова не может играть одна всех ролей. Три роли в вечер! Да этим можно убить любой талант!»
Нет, не тяжкий труд убивает любой талант, а атмосфера постоянного недоброжелательства, злобы, зависти и сплетни.
Да, у Вареньки было столько поклонников, сколько не бывало еще ни у кого из актрис ее времени, и это вызывало разноречивые толки. Драматург Дьяченко стрелялся из-за нее на дуэли и был выслан. Некий кавказский офицер, ворвавшись к Асенковой и не застав ее дома, в исступлении изрезал кинжалом мебель. Зимой, по вечерам, молодежь в ожидании выхода Асенковой после спектакля грелась перед театром у костров, шутила с кучерами, а потом, с восторженными криками, несла артистку от подъезда до кареты. Хотелось разглядеть из-под рюшей возбужденное лицо, ручку из-под лисьего атласного салопа, и это было наградой за долгое ожидание. Летом молодые офицеры провожали карету Асенковой верхами, бросали в карету цветы и письма, и потом, за устройство такого почетного эскорта, отсиживали на гауптвахте. А Павел Воинович Нащокин выкупил у горничной Варвары Николаевны огарок свечи, при котором артистка учила свои роли, и оправил его в серебро. И никто не делал ничего подобного по отношению к не очень талантливой и не слишком привлекательной Надежде Самойловой.
Можно ли не сердиться, не завидовать? Разве не вместе гуляли они в клубном саду на Мойке, равные во всем? За что же Вареньке такие почести, такие знаки славы?
О, зависть, великая и стародавняя сила тяжелого механизма искусства, который так мало в моральном и нравственном отношении поддается управлению! Его колеса, колесики и шестерни смазаны ядом и желчью, и трудно очистить от них старый, сработавшийся механизм.
Зависть рождается от бессилия.
Тот, кто может, делает И делом доказывает свое- право, утверждает свое положение, обеспечивает свой успех. Тот, кто не может. Нет, не уходит Уйти из театра добровольно почти невозможно. Но чтобы остаться — надо действовать, что-то доказывать. Если нельзя доказать, что сам ты хорош и талантлив, остается объявить всем, что твой соперник по сцене плох и бездарен.
И все силы, все запасы воли и упорства бросаются не на собственное дело, а на очернение деятельности другого. Расчет точный: если удастся принизить другого, значит — поднимешься сам.
Увы, увы, не от актрис
Актрисе ждать пощады.
Младые грации кулис,
Прелестны вы — с эстрады:
Там вся поэзия души,
Там места нет для прозы,
А дома зависть, барыши,
Коварство, злоба, слезы.
Эти строки напишет, прекрасно изучив мир кулис, Некрасов.
Сила неправого отрицания, зависти, злобы сметает на пути своем все, ни с чем не считается. Человеколюбие? Побоку Уважение к труду другого? Смешные бредни. Честность в борьбе? Предрассудок. Ложь, клевета, сплетня, анонимное письмо, чернящее адресата, — вот орудия, вот средства завистника, вставшего на путь бескровопролитного убийства более удачливого соперника, на путь неподсудного преступления.
Этим можно убить любой талант — писали газеты.
Можно.
В первых числах октября 1838 года в магазинах появился лучший из портретов Асенковой, сделанный художником В. И. Гау и литографированный в Париже Анри Граведоном. Асенкова изображена на нем в роли Эсмеральды, открывшей молодой актрисе поприще серьезных, драматических ролей. Портрет быстро разошелся, несмотря на высокую цену раскрашенные листы стоили 25 рублей. А 5 октября к Асенковой приехал Полевой, «случайно», как записал он в своем дневнике. Драматург сидел в будуаре Варвары Николаевны, прислушивался к стуку дождя за окном. Варенька куталась в платок — ей теперь часто бывало зябко.
— Написали бы вы для меня новую пьесу, Николай Алексеевич, а то ведь, сами знаете, хорошего-то ничего нет Право, написали бы.
— Как же нет? Вы ведь каждую неделю новые роли учите!
— Так ведь то все больше водевили. Ругают меня за водевили в газетах.
— Постараюсь, Варвара Николаевна.
Записи в дневнике Н. А. Полевого:
«10 октября.
С 6-ти часов принялся за «Дедушку русского флота» для Владиславлева и Асенковой. Кончил к обеду…
11 октября.
К Асенковой — отдал «Дедушку русского флота». Читал ей.
12 ноября.
После премьеры «Дедушки русского флота» — у Асенковой, где было много народу. Чай. Ужин. Она была очень мила. Воротился в два, за что сердилась на меня жена все утро и упрекала, что я «свожу знакомство с актрисами».
За этими скупыми строчками дневника брезжит большое увлечение писателя Асенковой, которое тот не в состоянии скрыть.
«Дедушка русского флота» — «исторический анекдот, с большим искусством переложенный на разговоры для сцены», по определению Белинского. Асенкова играла в нем голландочку Корнелию, внучку мастера Брандта, строителя ботика. Корнелия любит молодого оружейного подмастерья. Их любви и счастью покровительствует Петр I.
Тем не менее эта драматургическая «безделка», как назвал ее сам автор, заметно изменила его положение: недоверие правительства, связанное с закрытием журнала «Московский телеграф», сменилось похвалой, даже царским перстнем. В пьесе звучали патриотические интонации. Спектакль выдержал подряд 23 представления, по тем временам — очень много. Публика шла на этот спектакль даже в те дни, когда в Большом театре танцевала Тальони.
Усталость! Усталость! Как Варенька устала! Чем больше успех спектакля — тем больше приходится трудиться. Чем шумнее слава — тем упорнее надо на нее работать.
