Я жил как раз на этой самой улице и в указанное газетой время находился там, где якобы происходили беспорядки. Ни до этой даты, ни после на улице никаких событий не было. Это было мое первое знакомство с печатной ложью. Мне казалось диким, что на страницах газет могут появляться такого рода сообщения.
Месяца через два после моего приезда в Эссен мы вместе с Тевосяном в одно из воскресений проходили мимо концертного зала и у входа в него увидели объявление о том, что пастор, только что вернувшийся из Советского Союза, как раз в это воскресенье выступит с докладом о своих впечатлениях, вынесенных из поездки. Мы решили пойти и послушать его.
В фойе концертного зала продавалась тоненькая брошюрка, изданная к докладу пастора. Брошюра имела кричащее название «Правда о Советском Союзе». Да, там были подлинные фотографии некоторых церквей до их разрушения и в процессе разборки кирпичных стен, а также переснятые из наших газет и журналов карикатуры Моора, Дени и Бориса Ефимова. Текстовая же часть была заполнена мелким пасквилем на советских людей, правительство и партию.
Когда мы вошли в зал, там было уже порядочно народа. Здесь расселись тучные бюргеры в черных костюмах и белых манишках с бабочками под жирными двойными подбородками. Пастор поднялся на кафедру и монотонным голосом стал излагать, как проповедь, свой доклад. Он рассказывал о том, как один комиссар бросил свою семью и женился на своей секретарше, и сидящие в зале лениво и монотонно кричали — «позор». Он говорил о безнравственности и пытался иллюстрировать свой доклад примерами и опять приводил злополучного комиссара, женившегося на своей секретарше. И слушатели опять кричали — «позор».
Мы покинули зал, когда уже стемнело, и возвращались домой по пустынной улице, недалеко от центрального вокзала и гостиницы «Дейчлянд». На каждом углу и в подъезде каждого дома этой улицы стояли проститутки, и такие же бюргеры, каких мы видели в зале, ходили здесь и высматривали очередных «грешниц».
Осколки разбитого вдребезги
Однажды в летний теплый вечер мы, трое советских практикантов, Струсельба, Антонов и я, возвращались с завода. Нам очень хотелось пить, и мы зашли в буфет-автомат. Бросили монетки и, наполнив по стакану пива, продолжали прерванный разговор. В это время в буфет вошла группа из пяти человек — четверо мужчин и одна женщина. Мужчины были уже под хмельком.
Услышав русскую речь, они направились к нам и, приподнимая шляпы, произнесли по-русски:
— Здравствуйте.
Мы поздоровались.
— Вы русские? — спросил один из них.
— Да. А вы?
— Тоже русские. Вы что здесь делаете?
— Работаем на заводе Круппа, а вы?
— А мы вашего брата десять лет тому назад вешали, — это произнес брюнет с лимонно-желтым лицом и тонким носом с горбинкой, лет сорока пяти — пятидесяти. Мне показалось, что он пьянее других. — Мы — бывшие офицеры русской армии, — продолжал он. — Вот он служил у Колчака, этот у Шкуро, а мы у Врангеля.
— А что же сейчас вы делаете? — спросил Струсельба.
— Поем.
— Где поете?
— Поем везде, где нас слушают и платят деньги, — в кино, в театрах, ресторанах, церквах. У нас есть еще голоса. Мы порастеряли все, но голоса остались при нас, а мы поем.
— Ну, а если голоса потеряете, что же вы будете делать? Какие же у вас цели, какие вы строите для себя перспективы? — вновь спросил Струсельба.
Брюнет с лимонно-желтым лицом продвинулся ближе к нам. Его тонкие губы были искривлены, то ли от боли, то ли от раздражения.
— Слушайте, вы. — Он на минутку остановился. В его глазах пылал огонь ненависти. А затем он стал говорить с большим жаром, задыхаясь от переполнявших его чувств, не выбирая слов и выражений — В молодости я учился в одном из привилегированных военных учебных заведений. Мой отец был небогат, но все же считался состоятельным человеком. Одним словом, я никогда не имел недостатка в деньгах — и если я хотел получить удовольствие, я приглашал женщину и платил ей за это удовольствие.
Он свысока посмотрел на стоявшую рядом полную немку с красным лицом.
— А теперь мне вот эта шлюха платит за то удовольствие, которое я доставляю ей. А вы еще задаете мне вопрос, какая у меня перспектива. — И он зло и длинно выругался, что так не соответствовало его аристократическому носу с горбинкой.
«Вот они — осколки разбитого вдребезги», — подумал я.
В субботу работа на заводе заканчивалась раньше, мы приходили домой, и все члены большой семьи нашей квартирной хозяйки собирались на кухне, которая была своего рода клубом. Здесь обсуждались все городские новости и все, что волновало нас.
В одну из таких суббот зять хозяйки, Хуберт, работавший шофером грузовой машины, сильный коренастый мужчина, всегда жизнерадостный и веселый, вошел на кухню и, хмуро поздоровавшись с нами, угрюмо буркнул: «Вчера заявил своим боссам о выходе из партии».
Он был социал-демократом и состоял в партии около двадцати лет.
Тевосян, выждав минуту, задал ему вопрос:
— Что же вы теперь делать будете? Вне организации вам трудно будет. Ведь вы двадцать лет живете активной политической жизнью. Куда же вы теперь направитесь?
Шофер задумался.
— Еще не знаю. Может быть, в национал-социалистическую партию вступлю. Для меня одно ясно: социал-демократы не защищают интересы рабочих — у них нет целей. Я не знаю, чего они хотят, кроме того, чтобы тушить своими речами возникающие кругом пожары. Речи льются, как вода из пожарного шланга, а конкретных дел нет.
— Но почему же вы хотите вступить в национал-социалистическую партию? — задал вопрос Тевосян. — Вы же рабочий!
Шофер обвел нас испытующим взглядом. В нем было сомнение.
— Многие из моих приятелей вступили в национал-социалистическую партию. Они говорят, что целью этой партии является строительство социализма в Германии. Национал-социалистическая партия не только ставит задачи, но и решает их. Конечно, сейчас она многого сделать не может, но посмотрите, сколько безработных уже в эти несколько месяцев получили помощь! Социал-демократы только говорили, а эти помогают. Хотя бы бесплатные обеды организовали.
Тевосян очень осторожно стал объяснять Хуберту его заблуждение. Я сразу вспомнил Баку, подпольную партийную организацию и секретаря подпольного райкома Ваню. Сколько лет ему тогда было? Ведь шел только 1919-й, а он родился в 1902 году… Семнадцатилетним юношей он разъяснял бакинским рабочим, вот таким же, как Хуберт, что такое коммунистическая партия, за какие идеалы она борется и почему меньшевиков называют социал-предателями.
