Ненасилие было единственным путем, который, возможно, в конечном счете мог сохранить нам какую-то степень свободы, пусть и через годы терпения. Это означало, что, по мере возможности, нам необходимо сотрудничать. И проявлять пассивное сопротивление, когда сотрудничество было невозможным.
Насильственное противостояние было не только непрактичным, но и неэтичным. Ненасилие является единственным нравственным путем. Это было не только мое собственное глубокое убеждение, было ясно, что это соответствует учению Будды, и как религиозный лидер Тибета я обязан был его придерживаться. Пусть мы были бы унижены, и наше наиболее ценное наследие потеряно на какой-то период. Что ж, в таком случае нашей долей должно быть смирение. В этом я был уверен. Поэтому я с печалью принял рекомендацию Кашага и попросил премьер-министров подать прошение об отставке. Они пришли ко мне, и я подарил им шарфы и подарки, и мои фотографии. Я чувствовал, что они очень хорошо понимают мое положение.
Я не назначил никаких преемников для них, потому что было бесполезно иметь премьер-министров, если они являлись бы просто козлами отпущения для китайцев. Было лучше мне самому принять ответственность, поскольку в глазах всех тибетцев мое положение было выше всякой критики.
Впоследствии Лукхангва ушел в Индию, где стал моим премьер-министром в эмиграции и оставался на этом посту, пока возраст не заставил его уйти в отставку. И до настоящего времени он мой надежный советник.
Но, к своему глубокому сожалению, должен сказать, что в 1959 году, после того, как я сам оставил Тибет, Лобзан Таши, монах-премьер-министр, был брошен китайцами в тюрьму и так и не был освобожден.
Когда этот инцидент завершился, отношение китайцев стало более дружелюбным и гибким. Они предложили Кашагу послать делегацию тибетских официальных лиц, монахов, торговцев и других представителей, в Китай, чтобы они сами увидели и убедились, как они говорили, что народ Китая имеет абсолютную свободу в исповедании своей религии. Мы приняли это предложение и выбрали членов делегации. Они были взяты в путешествие по Китаю, и, когда вернулись, представили доклад, который, как всем было известно, был написан под китайскую диктовку.
Затем китайское правительство пригласило и меня самого посетить Китай. Хотя, несомненно, произошло некоторое улучшение в отношениях между моим правительством и китайскими чиновниками в Тибете, я все еще был в громадной степени разочарован их полным пренебрежением нашими интересами и благосостоянием нашего народа. Я думал, что должен встретиться с высшими лидерами Китая и попытаться убедить их придерживаться тех обязательств, которые они приняли в навязанном нам Соглашении. Итак, я решился поехать.
Глава шестая
В коммунистическом Китае
Население Лхасы ужасно не хотело, чтобы я ехал в Китай. Они опасались, что мне никогда не дадут вернуться. Но я не боялся стать заключенным и решил, что обязан поехать. Поэтому во время религиозной церемонии в Норбулинке, где собралось очень много народа, я сделал все, что мог, чтобы убедить их, и обещал вернуться домой в течение года.
В это время в Пекине готовилась сессия Национальной ассамблеи народов Китая для создания конституции. Китайцы зарезервировали десять мест в этой Ассамблее для Тибета. Как утверждалось, китайские представители были избраны, но нас просили назначить делегатов в Ассамблею. Китайское правительство предложило мне самому возглавить эту делегацию. Многие из наших считали, что достоинство Далай Ламы не позволяет быть членом такой Ассамблеи, но мне представлялось, что отказом мы ничего не приобретём. Напротив, отказавшись, мы можем потерять всякий шанс сохранить хоть какую-то автономию. В то время как если мы согласимся, может быть, это поможет вынудить китайцев придерживаться своих обещаний.
Итак, я оставил Лхасу в 1954 году.
На берегу реки была проведена религиозная церемония, на которую народ Лхасы пришел со мной прощаться. Все были заметно опечалены и подавлены моим отъездом, да и сам я не усматривал ничего приятного в моем первом путешествии за границы Тибета. Начать путешествие я имел возможность в машине. Китайцы сумели доставить в Лхасу много автомобилей, в основном военных. И с востока и с северо-запада были построены стратегические дороги.
Строительство дорог было еще одним источником недовольства и разногласий. Тибетских рабочих рекрутировали насильно, поскольку никто по своей воле не хотел идти на такую работу, а оплата их была чрезвычайно мала, и земли реквизировали большей частью без компенсации. Там, где под дороги забирались пахотные земли, предоставить другие земли для крестьян заставляли наше правительство. Но, как правило, других плодородных земель в окрестности не было. Несомненно, для развития страны дороги были необходимы. Но способ, которым китайцы строили их, был несправедлив и оскорбителен для сельского населения.
Итак, первые 90 миль из Лхасы мы проехали. Далее дорога была закончена лишь наполовину, и нам опять пришлось пересесть на лошадиные спины, как всегда и делают тибетцы. Шли проливные дожди, и в нескольких местах на строящуюся дорогу сошел сель, поэтому кое-где мы не могли ехать верхом и должны были пробираться через глину. Там, где дорога огибала горные утесы, сверху на дорогу падали камни и затем, перелетая через дорогу, летели до реки, которая была на сотню футов ниже. Полу-построенная дорога была настолько опасна, что во время нашего путешествия погибли три человека, а также много мулов и лошадей.
Следующие 10 дней мы имели возможность ехать на джипе, хотя дорога была еще очень плохой. Последние шесть дней из десяти мы проезжали через территорию, которая была преимущественно тибетской, хотя, как и мой родной район, она была занята китайцами много лет назад и управлялась китайцами. Население здесь в основном шло от тибетского корня, и, где бы я ни останавливался на ночь, я должен был давать публичные приемы. Все настаивали, чтобы при моем возвращении из Китая я, хотя бы на несколько дней, у них остановился.
В месте, которое называлось Тачинлу, мы пересекли холм, знаменитый в тибетской истории. Он обозначал древнюю исходную границу между Тибетом и Китаем. Перейдя на другую сторону, мы сразу увидели, что действительно находимся в иностранном государстве. Люди и по внешности были китайцы, и их дома, платья, манеры и обычаи были совершенно другими. Кроме того, мы начали замечать по краям дороги чайные, верный знак того, что мы уже в самом Китае.
Всю дорогу до китайского города Чэнду мы ехали на машине. Затем оттуда мы полетели в Синин и, наконец, особым поездом отправились в Пекин. Только несколько лет назад, когда меня так интересовала механика, полет на самолете или путешествие на поезде были бы для меня как восхитительная мечта, но теперь, хотя и то и другое я совершал впервые в жизни, мой ум был настолько полон наших политических проблем и ответственности, что наслаждаться этими новыми переживаниями я совершенно не мог.
