тех молодых людей на площади Тахрир, я бы работал с Мубараком до конца своего президентства, несмотря на то, за что он выступал — точно так же, как я продолжал бы работать с остальной частью "коррумпированного, загнивающего авторитарного порядка", как любил называть его Бен, который контролировал жизнь на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Вот только эти дети были на площади Тахрир. Благодаря их наглому стремлению к лучшей жизни, к ним присоединились другие — матери, рабочие, сапожники и таксисты. Эти сотни тысяч людей, по крайней мере, на короткий момент, потеряли страх, и они не прекратят демонстрацию, пока Мубарак не вернет этот страх единственным известным ему способом: избиениями и стрельбой, задержаниями и пытками. В начале моего президентства мне не удалось повлиять на жестокое подавление иранским режимом протестов "Зеленого движения". Возможно, я не смогу остановить Китай или Россию от подавления собственных диссидентов. Но режим Мубарака получил миллиарды долларов от американских налогоплательщиков; мы поставляли ему оружие, делились информацией и помогали обучать его офицеров; и я должен был позволить получателю этой помощи, тому, кого мы называли союзником, совершать бесчеловечное насилие над мирными демонстрантами, за которым наблюдал весь мир, — это была черта, которую я не хотел переступать. Это нанесло бы слишком большой ущерб, думал я, идее Америки. Это нанесло бы слишком большой ущерб мне.
"Давайте подготовим заявление", — сказал я своей команде. "Мы призываем Мубарака немедленно уйти в отставку".
Вопреки убеждениям многих в арабском мире (и более чем нескольких американских репортеров), Соединенные Штаты не являются великим кукловодом, прихотливо дергающим за ниточки страны, с которыми они ведут дела. Даже правительства, которые полагаются на нашу военную и экономическую помощь, в первую очередь думают о собственном выживании, и режим Мубарака не был исключением. После того, как я публично заявил о своей убежденности в том, что Египту пора начать быстрый переход к новому правительству, Мубарак продолжал вести себя вызывающе, проверяя, как далеко он может зайти в запугивании протестующих. На следующий день, пока египетская армия бездействовала, банды сторонников Мубарака спустились на площадь Тахрир — одни на верблюдах и лошадях, с кнутами и дубинками, другие бросали зажигательные бомбы и камни с крыш домов — и начали нападать на демонстрантов. Три демонстранта были убиты, шестьсот получили ранения; в течение нескольких дней власти задержали более пятидесяти журналистов и правозащитников. Насилие продолжалось и на следующий день, наряду с масштабными контрдемонстрациями, организованными правительством. Промубараковские силы даже начали грубить иностранным репортерам, обвиняя их в активном подстрекательстве оппозиции.
В те напряженные несколько дней моей главной задачей было удержать всех в моей администрации на одной волне. Послание, исходящее из Белого дома, было четким. Когда Гиббса спросили, что я имел в виду, когда сказал, что переходный период в Египте должен начаться "сейчас", он ответил просто: "Сейчас — это значит вчера". Нам также удалось добиться того, что наши европейские союзники выпустили совместное заявление, которое совпадало с моим собственным. Однако примерно в то же время Хиллари давала интервью на конференции по безопасности в Мюнхене и, казалось, из кожи вон лезла, чтобы предупредить об опасности любого быстрого перехода в Египте. На той же конференции Фрэнк Виснер, который больше не занимал официальной должности в администрации и утверждал, что выступает только как частное лицо, высказал мнение, что Мубарак должен оставаться у власти в течение любого переходного периода. Услышав это, я сказал Кэти, чтобы она разыскала моего госсекретаря. Когда я дозвонился до нее, я не скрывал своего недовольства.
"Я прекрасно понимаю потенциальные проблемы, связанные с любым уходом от Мубарака, — сказал я, — но я принял решение, и я не могу сейчас допустить кучу неоднозначных сообщений". Прежде чем Хиллари успела ответить, я добавил: "И передайте Виснеру, что мне наплевать, в каком качестве он выступает — ему нужно помолчать".
Несмотря на то, что иногда я испытывал разочарование, имея дело с истеблишментом национальной безопасности, которому по-прежнему не нравилась перспектива Египта без Мубарака, этот истеблишмент — в частности, Пентагон и разведывательное сообщество — вероятно, оказал большее влияние на конечный результат в Египте, чем любые высокодуховные заявления из Белого дома. Раз или два в день Гейтс, Маллен, Панетта, Бреннан и другие тихо обращались к высокопоставленным офицерам египетских военных и разведывательных служб, давая понять, что санкционированное военными подавление протестов будет иметь серьезные последствия для любых будущих американо-египетских отношений. Подтекст этой разъяснительной работы между военными был очевиден: американо-египетское сотрудничество и помощь, которая с ним связана, не зависели от пребывания Мубарака у власти, поэтому египетские генералы и руководители разведки, возможно, захотят тщательно обдумать, какие действия лучше всего сохранят их институциональные интересы.
Наше обращение оказалось успешным, поскольку к вечеру 3 февраля войска египетской армии расположились так, чтобы отделить силы сторонников Мубарака от протестующих. Аресты египетских журналистов и правозащитников начали замедляться. Воодушевленные изменением позиции армии, все больше демонстрантов мирно выходили на площадь. Мубарак продержался еще неделю, поклявшись не поддаваться "иностранному давлению". Но 11 февраля, всего через две с половиной недели после первого крупного протеста на площади Тахрир, изможденный вице-президент Сулейман выступил по египетскому телевидению и объявил, что Мубарак покидает свой пост, а временное правительство во главе с Высшим советом вооруженных сил начнет процесс новых выборов.
В Белом доме мы смотрели по CNN кадры, на которых толпа на площади Тахрир разразилась ликованием. Многие сотрудники ликовали. Саманта прислала мне сообщение, в котором написала, как она гордится тем, что является частью администрации. Проходя по колоннаде по пути к моему заявлению для репортеров, Бен не мог стереть улыбку со своего лица. "Это просто потрясающе", — сказал он, — "быть частью такой истории". Кэти распечатала фотографию с телеграфной ленты и оставила ее на моем столе; на ней была изображена группа молодых демонстрантов на египетской площади, водрузивших табличку с надписью YES WE CAN.
Я почувствовал облегчение и осторожную надежду. Тем не менее, время от времени я думал о Мубараке, который всего несколько месяцев назад был моим гостем в столовой "Старой семьи". Вместо того чтобы бежать из страны, престарелый лидер, очевидно, поселился в своем частном комплексе в Шарм-эль-Шейхе. Я представил его там, сидящим в роскошной обстановке, приглушенный свет отбрасывает тени на его лицо, наедине со своими мыслями.
Я знал, что при всем торжестве и оптимизме, витавшем в воздухе, переходный период в Египте был лишь началом борьбы за душу арабского мира — борьбы, исход которой был далеко не однозначен. Я вспомнил разговор с Мохаммедом бен
