сделали для этого всё, что возможно в человеческих силах…
Конечно, было бы очень интересно узнать, о чём думал и вспоминал «отставной разведчик Дельмар», прогуливаясь на лыжах вдоль Мичуринского проспекта, или «отставной педагог Коваль» за чаепитием с женой на даче, но документальных свидетельств об этом пока немного, так что я оставляю эту тему будущим историкам рода Ковалей. Убеждён, что такие найдутся и среди самих Ковалей, и среди «внешних историков», которые будут заниматься биографией Жоржа Абрамовича.
Второй период ещё более личный и потому ещё более закрытый для анализа и детализации. Пока можно только констатировать, что в той тяжелейшей жизненной ситуации, в которой оказался Жорж Абрамович, он проявил и стойкость, и мужество и «бытовой героизм», которые требуются от человека его нравственных принципов в таких обстоятельствах.
И в этом ему помогли и члены складывавшейся в это время «московской общины», особенно её «воскресенская ветвь». Но и об этом много не напишешь: событий мало, тяжёлая рутина быта, а эмоции… Те, кто пережил подобное, их знают, а остальным можно только пожелать избегнуть такого испытания.
В последний период он оказался во главе обширного рода Абрама Коваля, многочисленного благодаря потомству его сына Шаи.
Дети и внуки Шаи, в силу происходивших в стране процессов, в конце 90-х собрались, по выражению Г. И. Коваля, в большую «московскую диаспору» (семьи племянниц и племянника с их супругами, братьями, сёстрами и детьми). К Жоржу Абрамовичу сходились нити «общественных интересов» всех ветвей рода, он принимал кардинальные решения (в частности, об общей семейной даче), но и сам уже нуждался в поддержке и заботе.
По счастливому стечению обстоятельств в 2003 году, типичном году последнего периода «пенсионерства» Жоржа Абрамовича, у нас с Геннадием Ковалем, его племянником (а по степени человеческой близости практически сыном), протекала интенсивная интернет-переписка. Она сама по себе достойна внимания и как документ эпохи, и как свидетельство литературного таланта Геннадия.
Старость, как известно, не радость. И потому такое её описание, которое было бы интересно всем возрастным категориям и не вызывало удручённости при чтении, нелёгкая литературная задача. Геннадий выбрал технику «театрализации событий».
13.01. Г. И. Коваль рассказывает… [189]
Избранное им в переписке амплуа простака-балагура (этакого Федота-стрельца) скрывает от постороннего взгляда тонко чувствующую, а потому ранимую душу автора. Со всей ясностью это видно из полного текста переписки, но в данном случае я привожу только избранные места из писем Геннадия ко мне, относящиеся к событиям, в которых принимал участие Жорж Абрамович.
Жорж Абрамович представлен как суперпозиция «noble vieux» и комика-резонера, типа пары «Плятт – Никулин» из киноновеллы Л. Гайдая «Родственные души» по рассказу О’Генри.
В письмах Геннадия действие происходит в театральном антураже, но сюжеты взяты из текущей жизни. Это буквальная реализация модели мира В. Шекспира: [190]
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль. [191]
Год оказался богатым на события семейной жизни, а их описания в письмах Геннадия – яркая мозаика мгновенных отражений незаурядной личности Жоржа Абрамовича, сохранившего ясный ум и остававшегося верным своим жизненным принципам и на девяностом году жизни.
В публикуемых отрывках из писем проведена минимальная редактура, исправляющая только естественные погрешности быстротечного общения Геннадия с компьютерной клавиатурой. Отрывки сопровождаются минимально необходимыми комментариями.
Из писем Г. И. Коваля 2003 г., Воскресенск
31.01.2003 13:40
…разыгралась кампания, в зачинщиках которой и вы, похоже, состоите. [192] Сущев [193] звонил, и рассказал про ваш проект с подарком РС для Ж. А. Вы, мягко говоря, сумасшедшие! Разве можно такие дорогие подарки планировать? Да еще для Ж. А., который очень самостоятелен, независим, и очень горд тем, что у него эти принципы суверенитета успешно реализуются в его-то 89 лет.
Да еще все дело усугубили тем, что на меня возложили самую пикантную стадию – поставить Ж. А. в известность о ваших намерениях. Ну, я тут и с Сущевыми поспорил, и к Грефам [194] апеллировал, не помогло. Вчера Тамара мне письмо прислала, где и принудила меня объясняться с Ж. А. самому. Вот ломаю в истерике теперь голову, а как?
Единственное, что сдержало меня от наложения рук, на себя ли, на вас, так это то, что проект совместного приобретения РС для Майки [195] и для Ж.А нами был уже намечен к исполнению по Майкиному приезду. Это им обоим очень хотелось и просто необходимо. Ну, раз вы так непреклонны и попутали нам все карты, то тут, опять же в ваше отсутствие, мы решили, что пусть тогда этот проект будет совместным. Т. е., финансовая сторона будет обеспечиваться трехсторонне (мы, Майка и вы), идейная сторона проекта целиком и полностью на вашей совести, политическое урегулирование всех вопросов лично на мне, а «железо» пусть Майка со своими друзьями-знатоками РС покупает сама, в рамках, значит, выделенных ресурсов. Чем она уже и занимается буквально сегодня.
А вы все равно сумасшедшие! (Это у меня такое выражение чрезмерной благодарности вместо простого человеческого спасибо, которого по данной конкретной ситуации мало будет).
Поскольку политическое урегулирование всех вопросов требует консенсуса и хотелось бы, чтобы для всех участников, есть идея провести трехстороннюю встречу по месту реализации проекта, т. е., у Ж. А., где и достигнуть этот самый консенсус, посмотрев результат, обсудив намерения, аспекты различные, а после достижения оного за скромным фуршетом можно поболтать и на отвлеченные темы, в том числе и на довольно пикантные, ну, т. е., связанные с былой деятельностью Ж. А., о чем в последнее время иногда пишут некоторые издания. Ж. А. сейчас от поддержания подобных разговоров не отказывается. Числа 23-го февраля предлагаю и собраться.
03.02.2003 14:58
Наташа! [196] Ты напрасно обзываешься в свой адрес нехорошими словами, история с РС имеет совершенно другую эмоциональную окраску и полярно противоположную моральную оценку! На мой, т. е., взгляд. Я уже писал Тамаре, что потрясающе здорово, что вы по-прежнему способны и всегда готовы на значительные поступки и свершения с даже эдакой сумасшедшинкой в самой идее. И о каком таком закате идет речь? О неловкости «расхлебывания» речи тоже быть не должно, ведь деликатности мне не занимать, я очень деликатный! Вот такой я, значит, человек. Да я уже все и объяснил Ж. А., а че тут деликатничать! Он, конечно, поражен значительностью подарка, хотя
