«Наблюдательный Евгений Львович все подмечал и, казалось, видел человека сквозь увеличительное стекло», — вспоминала актриса Елена Юнгер.
Весной 1926 года Шварц, редактируя «Республику Шкид» (первая советская книга о беспризорниках, написанная бывшими беспризорниками Леонидом Пантелеевым* и Григорием Белых), спросил внезапно, в лоб, у девятнадцатилетнего Л. Пантелеева:
— Ты в Бога веришь?
— Да. Верю.
— Я — тоже.
Этот неожиданный диалог положил начало долголетней дружбе двух классиков детской литературы. Пантелеев понимал Шварца как никто другой, так как и сам до окончания своей земной жизни оставался искренне верующим человеком.
Позже, в расстрельные тридцатые и сороковые, Евгений Львович не боялся открыто дружить с академиком Владимиром Ивановичем Смирновым, знаменитым математиком, ездившим каждую субботу из Комарова в Никольский Морской собор к всенощной; с большим почтением отзывался об архиепископе Крымском и Симферопольском Луке (Войно-Ясенецком), ныне прославленном в лике святителей. В доме Шварцев часто бывали сын владыки Луки — Михаил, известный патологоанатом, и священник Иоанн Чакой, служивший в кафедральном Никольском соборе. Слушал Евгений Львович вместе с супругой Екатериной Ивановной и еженедельные проповеди архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского) в передачах «Голоса Америки».
Евгений Львович всю жизнь был окружен друзьями и приятелями, которых притягивал к себе подобно магниту.
Но лишь немногие знали, что он молился, хотя в храме в последнее десятилетие бывал не часто. В такое страшное время жил, когда даже с друзьями, даже с близкими по крови не всегда можно было решиться на откровенность. Зато полностью раскрывался в пьесах (а их 25), в которых говорил об одном: о любви к людям и о неминуемом торжестве добра над злом.
В произведениях Шварца злодеи получают в первую очередь духовное наказание, и задолго до развязки — в процессе своей деятельности. Тень снедаема разрушительной завистью к своему хозяину; Дракон, угнетавший город двести лет, сам живет в непрерывном страхе перед угнетенными; Охотник в «Обыкновенном чуде» боится потерять первенство среди охотников. То есть преступления и пороки делают жизнь преступников более бессмысленной. Шварц привлекает наше внимание к этим истинам не бия себя в грудь — не любил он высокопарных слов и позерства, — а исподволь, рисуя реальные картины жизни людской.
Но он не только давал библейские аллюзии в тексте пьес и стихов — он еще рисовал картину спасения по вере и этапы жизни христианина. Рассмотрим эти картины
последовательно.
Уже само имя главного героя пьесы «Тень» — Христиан Теодор (от греч. христианин, следующий Христу, и дар Божий) — косвенно намекает на личность человека (у Андерсена это просто Ученый без имени). Ученый Христиан приезжает в город-царство лжи и лицемерия и сразу же становится там «нежелательным» чужаком («надо его съесть», — говорят местные людоеды).
В мире корысти и предательства, где отсутствует вера как главная составляющая человеческого спасения, он — светильник чистоты. Невинность и чистота — это вызов греху и испорченности (об этом Шварц пишет также в «Медведе» («Обыкновенное чудо») и в «Голом короле», где есть фраза, обращенная к Принцессе: «Молчите! Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи!»). Беседуя с Принцессой, которая «не верит ничему», Христиан изумляется: «Не верить ничему — да ведь это смерть! Все безразлично — это еще хуже смерти. Вы огорчили меня! …И все-таки… я люблю вас…».
Фото РИА-Новости
Король из пьесы «Голый король» недоволен своим первым министром: «…не веришь в чудеса?… Да ты материалист! Да я тебя в подземелье!». Министр тут же исправляется: «Я хотел сказать: я не верю в чудеса, говорит безумец в сердце своем. Это безумец не верит, а мы только чудом и держимся!». Здесь прямое цитирование первого стиха 13-го псалма Давида.
Возвращаясь к разговору Христиана с Принцессой, заметим, что его любовь побеждает его же огорчение. А позже именно эта платоническая любовь, преображенная в любовь жертвенную — агапэ, прощает его убийц и друзей-предателей. Эта тема продолжена в «Драконе», где Ланцелот, избавив горожан от деспотии дракона и будучи огорчен их трусостью и раболепием, так объясняет причину своего возвращения: «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона… Я люблю всех вас, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами».
Первый шаг на пути к спасению — признать свою греховность и вину перед Господом. Вину неверия, надменности, самооправдания. Люди стараются переложить ответственность на плечи других, как Король в «Обыкновенном чуде» после неудачной попытки отравить хозяев усадьбы.
Фото «Мосфильм-инфо»
Знакомая картина? От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф 12:37).
В стихотворении Шварца «Страшный суд» говорится:
Когда Ланцелот объясняет, что для получения спасения каждому в отдельности нужно признать свою вину и каждому в себе «убить дракона» (то есть зло, трусость, предательство, эгоизм), то мальчик спрашивает: «А нам будет больно?». На это Ланцелот отвечает: «Тебе — нет», а на тот же вопрос взрослого: «С вами придется повозиться».
О прообразах, Втором пришествии и Суде
Ученый Христиан-Теодор — не только прообраз христианина, но еще отчасти и образ Иисуса Христа в Его земной жизни. Например, Господь спрашивает: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк 18:8).
И Христиан у Шварца сокрушается об отсутствии веры и сострадания как о главных губителях души. Христос добровольно пострадал за грехи людей, возлюбив творение Божие. В пьесе Шварца происходит нечто подобное. Принцесса так отвечает ученому: «То, что вы говорите, неприятно. Зачем мне слушать вас?». Христа предали из зависти (см. Мф 27:18), а Христиану «не простили того, что он такой хороший человек». Но он, несмотря на предательство друзей, остался верен себе даже перед казнью, доказав этим истинность своих убеждений. Верная Аннунциата говорит уводимому палачом страдальцу: «Тебе страшно?». Ответ поражает присутствующих: «Да. Но я не прошу пощады». И затем, когда его вынуждены были воскресить, продолжает: «Ведь чтобы победить, надо идти и на смерть». И Доктор, уже не страшась никого, кричит: «Слышите вы все: он поступал как безумец, шел прямо, не сворачивая, он был казнен — и вот он жив, жив, как никто из вас».
