Да, вопреки ее ожиданиям советские зрители, слегка шокированные новизной балета, поначалу восприняли его с недоумением. Второй спектакль был намечен через день — 22 апреля, и тут пришло известие, что его отменяют. Плисецкая снова бросилась к Фурцевой, но наткнулась на холодный прием: «Это большая неудача, товарищи. Спектакль сырой. Сплошная эротика. Музыка оперы изуродована. Надо пересмотреть концепцию. У меня большие сомнения, можно ли балет доработать. Это чуждый нам путь.»
Балерина упрашивала, уговаривала, искала аргументы. Министр долго оставалась непреклонной. Решилось все достаточно странным образом: «У нас, Екатерина Алексеевна, завтра уже банкет в Доме композиторов оплачен. Все участники приглашены, целиком оркестр. Будет спектакль, не будет — соберется народ. Не рождение отпразднуем, так поминки. Пойдет молва. Этого вы хотите? Наверняка «Голос Америки» на весь мир советскую власть оконфузит.»
Это подействовало. Фурцева замялась, стала искать компромиссы. А Майя подливала масла в огонь: как отреагирует товарищ Фидель Кастро, узнав, что в СССР запретили балет ведущего кубинского балетмейстера? Аргумент был весомым. Госпожа министр колебалась.
— Я сокращу любовное адажио, — обещала Плисецкая. — Все шокировавшие вас поддержки мы опустим. Вырубку света дадим.
Пришла помощь и со стороны. Одним из немногих, кому сразу же и безоговорочно понравился новый спектакль, был композитор Дмитрий Шостакович, не поленившийся донести свое мнение до Министерства культуры, и главное — до амбициозной, но слишком зашоренной, боящейся любой новизны Екатерины Фурцевой. Он позвонил в министерство и высказал свои восторги. И постепенно Фурцева смягчилась, только потребовала обязательно убрать поддержки и поменять костюмы, прикрыв голые ляжки. «Это сцена Большого театра, товарищи!..»
И второй спектакль состоялся. Хоть и с купюрами! На взлете струнных, на самой высокой поддержке, когда балерина замирала в эротичном арабеске, обвивая ногой бедра Хосе, падал занавес, и только музыка доводила адажио до конца.
Потом был третий спектакль, четвертый. Московская публика начала помаленьку привыкать к новшеству. От спектакля к спектаклю нарастал успех. Но за границу «Кармен» все-таки не пустили, обвинив в «формализме». Уж слишком эпатирующим было это действо. «Кармен» не разрешили показать на выставке «Экспо-67» в Канаде, в культурную программу которой входили гастроли балетной труппы Большого театра. Запретили показывать в последний момент, когда уже и декорации отправили. Плисецкая снова боролась, скандалила, угрожала вовсе уйти из театра, сама отказалась от гастролей — но на этот раз чуда не случилось. Фурцева была неумолима — нельзя! «Вы — предательница классического балета!» — объявила она Плисецкой. Та из упрямства отказалась от гастролей и в Канаду не поехала. Но из театра не ушла, лишь погрозилась.
Проигрывать своевольная прима не привыкла, от перенесенного стресса Майя Михайловна серьезно заболела. Уехала на дачу, никого не хотела видеть, только на спектакли возвращалась, на свою любимую «Кармен».
Помог, сам того не зная, Косыгин — Председатель Совета Министров СССР. Он посетил «Кармен», вежливо поаплодировал, удалился. Фурцева, встретив Щедрина в коридоре министерства, поинтересовалась: «Я слышала, что «Кармен» посетил Алексей Николаевич Косыгин. Верно? Как он отреагировал?»
Щедрин не растерялся, сблефовал, даже приврал немного: «Замечательно реагировал. Алексей Николаевич позвонил нам после балета домой и очень похвалил всех. Ему понравилось.»
Проверять Фурцева не стала — побоялась, поверила на слово. Ей даже и в голову не пришло, что далеко не все в словах композитора, зависимого от нее, могущественной чиновницы, — правда.
«Кармен» шла спектакль за спектаклем. Постепенно зрители прониклись любовью к новому балету, власти перестали возмущаться. Давний поклонник Майи Плисецкой поэт Андрей Вознесенский даже статью посвятил этому спектаклю. Он написал: «Впервые в балерине прорвалось нечто — не салонно-жеманное, а бабье, нутряной вопль. В «Кармен» она впервые ступила на полную ступню. Не на цыпочках пуантов, а сильно, плотски, человечьи».
И наконец Плисецкая смогла включить «Кармен» в свою гастрольную программу. Теперь этот одноактный балет мог увидеть весь мир!
Плисецкая как-то на досуге подсчитала, что станцевала «Кармен-сюиту» около трехсот пятидесяти раз. Только в одном Большом — 132 раза. Танцевала свою любимую цыганку по всему миру. Последняя «Кармен» была на острове Тайвань с испанской труппой в 1990 году. Но больше всего Майю Михайловну порадовал теплый прием спектакля испанским зрителем. «Когда испанцы мне крикнули «Оле!», я поняла, что победила», — призналась она.
Балет «Кармен» был экранизирован дважды — в кино (кинофильм «Балерина») и на телевидении. Но это было только начало. «Кармен» — стала первым из череды балетов с сюжетами из классических произведений, а не салонно-жеманно-приторными побасенками, привычными старым либреттистам.
Будучи большим знатоком и ценителем литературы, Майя Плисецкая считает, что практически любое литературное произведение поддается переводу на язык хореографии. Дело в мастерстве, а не в сюжете. Великая литература явилась тем источником, из которого супруги черпали свой репертуар.
«Обыватель сплетничал: муж — «балетный композитор», сочиняет балеты под диктовку своей взбалмошной примадонны, «карьеру делает». А по правде — все было как раз наоборот. Было, не побоюсь сказать, может, самопожертвование. Щедрин — профессионал самой высокой пробы. И балет мог сделать отменно, и оперу, и что угодно. И писал он балеты прямо мне в помощь. В вызволение от надвигающегося возраста: новый репертуар обязательно выведет в следующую ступень искусства, новый репертуар один сможет уберечь от театральных злокозней, от самоповтора, от втаптывания, погружения в инертность, в бездействие.» — вот такое откровенное признание сделала Майя Михайловна. Причем не сгоряча, не случайно в разговоре с журналистом, а обдуманно — когда писала свою автобиографию.
Четыре своих балета Щедрин посвятил Майе Плисецкой: «Конька-Горбунка», «Анну Каренину», «Чайку» и «Даму с собачкой». Это были балеты-подарки: к годовщине свадьбы, ко дню рождения. «Не кольца же с бриллиантами дарить!» — шутил Родион Константинович. «Он не карабкался по лестнице признания вверх. Оно само шло к нему.» — так отзывалась о муже Майя Михайловна.
Идею написать роман по произведению Льва Толстого подала Жаклин Кеннеди. В шестьдесят втором, когда Джон Кеннеди принимал в Белом доме труппу Большого, Жаклин приветствовала Плисецкую словами: «Вы совсем Анна Каренина.»
