Так Джозеф воспользовался «спиртным бумом», который неизбежно должен был наступить очень скоро. Как только «сухой закон» был отменен, корабли, груженные ящиками с соблазнительными крепкими напитками, отправились в путь, пополняя банковские счета Кеннеди. Вслед за ним в дело ринулись и другие предприниматели, кляня себя за медлительность, но превзойти первенца в импорте спиртного оказались не в состоянии.
Согласно подсчетам ФБР, Джозеф Кеннеди после отмены «сухого закона» ежегодно получал примерно миллион долларов в год на бизнесе, связанном с крепкими напитками. Он продал эту свою компанию в 1946 году за восемь миллионов долларов{104}.
Следует при этом отметить, что постоянно повторяющиеся, прежде всего в художественной литературе и псевдокинодокументалистике утверждения, что Джозеф Кеннеди был чуть ли не одним из главных американских бутлегеров, истине не соответствуют. «Сухой закон» он не нарушал и занялся торговлей спиртным только после его отмены, правда, буквально в самые первые дни.
И всё же Кеннеди продолжал надеяться на получение высокого поста в государственном аппарате. Он обрадовался, когда в январе 1934 года У. Вудин по состоянию здоровья оставил пост министра финансов. Но в Белый дом по этому поводу Джозеф приглашен не был. Рузвельт избрал в качестве нового руководителя финансового ведомства своего старого знакомого по провинции штата Нью-Йорк миллионера Генри Моргентау — того самого, который познакомил Джозефа Кеннеди с теперешним президентом.
Однако вскоре предложение всё же последовало, правда, совершенно неожиданное.
Во время лихорадочных первых ста дней рузвельтовского президентства конгресс принял почти без обсуждения, простым голосованием массу законов, целью которых являлось скорейшее преодоление последствий кризиса{105}.
В их числе был и закон о доверии ценным бумагам (Truth-in-Securities Act). Закон предусматривал не только детальное расследование фактов злоупотреблений со стороны биржевых игроков. Федеральной торговой комиссии предписывалось предпринять такие меры, которые дали бы возможность не допустить грязной игры с ценными бумагами в будущем. В дополнение к этому акту в начале 1934 года был проведен новый закон, специально посвященный фондовой бирже, который конкретизировал требования предыдущего законодательства, а для проведения практических мер предусматривал создание государственной Комиссии по ценным бумагам и обменным операциям (Securities and Exchange Commission — SEC).
Впоследствии население пристально следило за тем, что происходило на заседаниях комиссии, на одно из которых был вызван банковский магнат Джон Пирпонт Морган. Банкир пытался вести себя высокомерно. На вопрос, почему он не платил подоходный налог в течение трех лет, Морган, потряхивая массивной золотой цепью, висевшей на шее, ответил, что этот вопрос направлен не по адресу — на него должны отвечать его счетоводы, что сам он в такие детали не вникает.
Предполагалось, что в состав комиссии войдут пять человек, причем назначались они президентом, а председателя должны были избрать из своей среды сами члены комиссии.
Советники Рузвельта рекомендовали восемь лиц, причем первым в списке стояло имя Джозефа Кеннеди. В комментарии к списку Реймонд Моли, профессор Колумбийского университета и член «мозгового треста» Рузвельта, написал: «Лучший выбор в качестве председателя в силу исполнительских способностей, знания привычек и обычаев бизнеса, которые надо будет регулировать, и способности подходить посовременному к различным точкам зрения в комиссии»{106}.
Либеральные члены «мозгового треста», и Моли в частности, с глубоким недоверием относившиеся к большому бизнесу, на этот раз проявили умение отбросить свои предубеждения, понимая, что именно «перебежчик» из стана крупнейших биржевых спекулянтов сможет лучше всего надзирать за рынком ценных бумаг и регулировать его в соответствии с духом «Нового курса». Рузвельт согласился с целесообразностью того, чтобы Кеннеди возглавил SEC, хотя и не обладал полномочием просто назначить его на эту должность.
Как и следовало ожидать, кандидатура вызвала ожесточенное сопротивление среди других сторонников «Нового курса», как советников президента, так и конгрессменов. Их настроение соответствовало поговорке «Пусти козла в огород…». Мнения очень многих выразил журналист Джон Флинн, написавший: «Это просто не может быть правдой. Это невозможно. Это не могло произойти»{107}.
Особенно враждебно настроены были те лица, которым прочили членство в комиссии. Одним из них являлся известный либерал Джеймс Лэндис, профессор-юрист из Гарвардского университета, который являлся одним из авторов текстов законов о ценных бумагах. Вторым был Фердинанд Пекора, главный расследователь сенатского комитета по банкам и валюте. Общественности было хорошо известно имя Пекоры, возглавлявшего недавнее следствие по делам крупных банков, которые допустили грубые нарушения при уплате налогов.
Однако Рузвельт хорошо знал, что делал. По его поручению действия и намерения Джозефа Кеннеди были тщательно проверены, и президент пришел к выводу, что в составе комиссии этот видный представитель большого бизнеса будет четко следовать поручениям и инструкциям Белого дома, будет выполнять свои обязанности в полном соответствии с «Новым курсом».
Моли, действовавшему по заданию Рузвельта, стоило немалых трудов убедить влиятельные круги не только в целесообразности избрания Кеннеди председателем SEC, но даже и в необходимости его включения в состав комиссии. Моли рассказывал через несколько лет, как он 3 июня 1934 года летел на самолете (гражданская авиация только начинала свой будущий победный марш) вместе с известным газетчиком, совладельцем концерна Скриппса—Говарда Роем Говардом. Весь путь они провели в споре по поводу кандидатуры Кеннеди. Моли убеждал собеседника, что было бы неразумно отвергать его только потому, что у него был профессиональный опыт в той области, которой предстояло заниматься комиссии. Он был убежден, что это назначение (и последующее избрание председателем комиссии) убедит бизнесменов в добрых намерениях проводников «Нового курса»{108}.
Здесь, конечно, была явная хитрость, ибо против назначения Кеннеди возражали не потому, что он был «знатоком», а потому, что свои знания и опыт он употреблял как раз вопреки интересам общества.
Вечером того же дня Рузвельт послал за Кеннеди. Взяв со стола меморандум со списком членов комиссии, президент произнес: «Фамилия Кеннеди стоит первой на этом листе. Я предлагаю назначить его на пять лет и сделать его председателем». Джозеф, слегка приподнявшись, лицемерно возразил: «Мистер президент, я не думаю, что вы должны это делать. Я думаю, что это приведет к вредной критике». Вмешался присутствовавший Моли: «Джо, я знаю, черт побери, что вы хотите эту работу. Давайте позабудем всеобщую критику, что вы делали деньги на Уолл-стрит». Последовало то, чего именно ожидали от Джозефа — его торжественная клятва (в ней были упомянуты его девять детей), что он будет верно служить стране и ее президенту. Рузвельт был вполне удовлетворен{109}.
