Взгляд Мельникова скользит по каменной стене, крепким воротам, телефонным столбам…
А на крыльцо, переодевшись в коричневую форму CA, выходит пожилой бауэр. Закинув за плечо винтовку, он затягивает туже широкий кожаный пояс с кинжалом, на лезвии которого выгравирован девиз штурмовиков: «Аллес фюр Дейчланд!»
— Заприте за мной ворота! — кричит он, садясь на велосипед. — Вернусь, когда поймаем этих проклятых парашютистов!
В сумерках разведчики подкрадываются к каменной ограде. Но там бегает взад-вперед, заливаясь густым злобным лаем, спущенная с цепи эльзасская овчарка. Ей вторят собаки на соседних фольварках…
Разведчики переглядываются. Фольварк надо выбирать поменьше, победнее, чтобы не оказалось в нем разной прислуги, сторожей, «восточных рабочих»… Хуже всего, если нарвешься на стоящих на постое солдат.
…Через полчаса разведчики тщательно изучают следы на проселке, ведущем к уединенному фольварку. Часто попадается на пыльной обочине хорошо видный при свете месяца характерный след вермахтовского сапога, подбитого гвоздями с широкими шляпками и подковкой. Ведут эти следы и к дому и от дома… Нет, в такой дом лучше не заглядывать.
…В полдесятого заходит молодой месяц, но еще довольно светло… У этого дома нет солдатских следов. Казалось бы, все в порядке. Но видны другие следы на проезжей части дороги…
Зварика принюхивается к дороге — пахнет бензином. Мельников заглядывает за ограду — так и есть, во дворе стоят пять мотоциклов и грузовик, все с номерами сухопутных сил вермахта. Сюда тоже лучше не казать носу.
…Из-за ставен доносятся звуки томного аргентинского танго. Радиола играет «Кумпарситу». Приглушенный смех, голоса; много, слишком много мужских голосов. За стеной — враг.
Бывших партизан так и подмывает швырнуть гранату в окно…
Нельзя. Дальше, дальше, этот дом тоже не подходит для ночного визита.
— Вер да?
— Откройте, пожалуйста!
— Я спрашиваю — кто там?
— Беженцы-фольксдейче из Каунаса. Не могли бы вы…
— Проваливайте отсюда по-хорошему. Разве вы не знаете про полицейский час — с десяти вечера до шести утра? Не знаете, что всем строжайше запрещено открывать ночью дверь и вообще пускать к себе незнакомцев? Это карается смертью! Слышите вы — смертью!
…Мельников, Зварика и Раневский стучат в обитую железом массивную дверь. Сначала вежливо — костяшками пальцев. Потом кулаком. Стучат в ставни. Звуки ударов разносятся далеко окрест. За дверью, за ставнями — ни звука. Но на дверях нет замка — значит хозяева дома. Зато тяжелые железные замки висят на дверях каменной конюшни, свинарника, амбара.
Заперты все окна на втором этаже. Взорвать дверной замок противопехоткой? Нет, шуметь нельзя…
…Еще один фольварк. Этот побогаче, но, кажется, пуст!
В брошенном господском доме разведчики шуруют на кухне, в пустых кладовых. Раневский проходит с электрофонариком в гостиную. Над камином — бюст Гитлера. Гостиная обставлена в стиле старогерманского барокко, много и тевтонской готики. На столе — коробка с бразильскими сигарами. У застекленного бара — разбитая бутылка из-под малиновой шварцвальдскои водки.
Сбоку красуется консольный радиоприемник марки «телефункен» с диапазоном коротких волн, — не то что у бауэров, которым разрешено иметь только маломощные «народные приемники». Видать, хозяева поместья — юнкера, важные птицы, они не побоялись смотать удочки, несмотря на запрет гаулейтера Коха.
А здешний хозяин забыл даже впопыхах — подумать только! — рядом с бюстом родоначальника «тысячелетнего рейха» — «Майн кампф»! Раневский освещает фонариком раскрытые страницы: «Если речь идет о получении новых территорий в Европе, то их следует приобрести главным образом за счет России. Новая германская империя должна будет в таком случае снова выступить в поход по дороге, давно уже проложенной тевтонскими рыцарями, чтобы германским мечом добыть нации насущный хлеб, а германскому плугу — землю».
Разведчиков, впрочем, больше интересует находка на кухне — пачка эрзац-кофе, десяток пакетиков с сахарином, банка яблочного мармелада.
— Вот и все! — жалуется Зварика. — Хоть шаром покати. Все вывезли, кулаки проклятые!…
…Разведчики останавливаются в лесу перед большим темным зданием.
— Что за дом? — шепчет Овчаров.
Мельников с минуту изучает контуры здания, подсобных построек, поводит носом — пахнет скипидаром.
— Подождите меня тут! — С этими словами Мельников исчезает.
Вернувшись минут через пять, спрашивает Овчарова:
— Ты, тезка, случайно, на скрипке не играешь?
— Нет, — отвечает ошарашенный Овчаров, — а что?
— А то, что тут хватит канифоли всем Бусям Гольдштейнам. Смолокурня. Лесохимический завод. Смола, формалин, уксус к пельменям. Но жрать нечего.
— Кто там?
— Полиция!
— Это вы, фельдфебель Краузе?
— Яволь! Откройте!
— Одну минуточку… Извините, я что-то не узнаю вашего голоса… Марта! Соедини меня с полицейским участком!… Алло! Дежурный?…
Разведчики убегают, чертыхаясь. Телефон — это куда ни шло. По дороге идет патруль «ландшутц» — сельской стражи.
…Разведчики ищут и не находят фольварка, около которого не было бы телефонных столбов. Мельников взбирается на столб, перерезает финкой провода.
— Кто там?
— Эсэс!
— Нам запрещено открывать…
— Не разговаривать, старая перечница! Именем закона… Открывай, а то плохо будет!
— Минутку!…
Шаги удаляются. Мельников, Раневский и Зварика ждут по всем правилам — сбоку от дверей и окон… Со скрипом открывается окно на втором этаже. Высовывается черное рыльце двустволки. Грохочет выстрел. Крупная свинцовая дробь бьет градом по каменным плитам, с визгом рикошетирует, поднимает пыль. Резко пахнет порохом, звенит в ушах.
— Вот гад! Ну и гад! — шепотом ругается, отползая, Зварика. — Патрончики небось с медвежьим зарядом!
— Шире шаг, ребята! — подбадривает Шлаков уставших, голодных разведчиков, — Мы обнаружили себя. Быть облаве! Надо уйти как можно дальше.
Хозяйственная операция сорвалась, а разведчики так надеялись разговеться. Шпаков видит — и девчата и парни едва плетутся, бредут слепо, не глядя по сторонам. Зина грызет молодую еловую шишку.
Около трех часов ночи Шпаков решается:
— Будем жечь костер! Запасайтесь дровишками!
Нарубить дров в этих культурных немецких лесах невозможно. Все деревья на учете. Нельзя даже прихватить охапку валежника на вырубках. И там учет. Нет сухостоя, нет бурелома — все это вывозится из леса. Вот и приходится разведчикам собирать дрова не с бору по сосенке, а буквально с лесного квартала по щепочке. Тут из поленницы прихватишь чурку, там сунешь в карман горсть шишек.
