Следующие «подслушанные» нами разговоры по содержанию перекликались с первым. Все ругали шторм, сетовали на судьбу и мечтали о нормальных, земных вещах. Но где рыба, никто не знал. А она, судя по гидрологическим данным, должна быть где-то здесь.
Разочарованные, мы возвращаемся в первый отсек. Я усаживаюсь на жестяную банку из-под сухарей и сохраняю равновесие, держась за трубопровод системы гидравлики. Отсек сильно и равномерно наклоняет из стороны в сторону. Такой аттракцион никому не доставляет удовольствия. Вглядываюсь в изнуренные качкой, обросшие лица товарищей, и в душу вкрадывается тревога. Ведь мы вышли из порта уже неделю назад, и у нас на работу и на обратный переход остается около двух недель. Неужели неудача? Неужели мы проплаваем безрезультатно?! Столько надежд, усилий и финансовых затрат – и все напрасно? С содроганием вспоминаю, что перед отъездом из Москвы нас «утешили»: даже если и не удастся увидеть рыбу, не отчаивайтесь – это будет убедительным доказательством того, что подводная лодка для исследовательских целей непригодна... Неужели мы сейчас присутствуем на похоронах идеи?!
Кривая настроения пошла вниз, и в итоге я, как обычно в таком состоянии, стал размышлять на политические темы.
Люди во все века мечтали о чем-то таком – идеальном, беззаботном и вообще-то бессмысленном. Без конфликтов, боли и страданий. И нельзя их заставить об этом не мечтать.
Успокоиться можно, когда все вопросы решены. Когда мы окажемся в обществе, где есть социальная справедливость. Но мы в стране, где большинство вопросов о социальной справедливости так и остались без ответов. Без практических ответов. Сколько неправды вокруг! И чтобы ее не чувствовать, надо быть очень толстокожим. И еще одна неприятная очевидность: какие мы – такие и все вокруг. Мы оказались в нашем же страшном сне. Всех этих неправедных чиновников и бюрократов нам же не с луны прислали. Это мы и есть сами! Я хочу видеть людей другими. Раскрепощенными и защищенными духовно и физически.
Может, это и приводит меня иногда в состояние агрессии? Но, впрочем, я рад, что не в состояние постоянного уныния.
И еще. В мое время пропагандой с малых лет внушалось, что советский человек рожден на свет не просто так. Не для того, чтобы жить, быть счастливым и радоваться жизни – эту привилегию оставляли для буржуазных и империалистических стран, бездуховных и неправильных. А дети Страны Советов непременно должны принести себя в жертву чему-то Великому – например, строительству автодороги, канала или нефтепровода. Но вообще они непременно должны трудиться ради «царства небесного» или столь же близкого к нему «светлого будущего».
А на самом деле никто никому ничего не должен, кроме родителей детям. В особенности государству с его проектами. Гражданин имеет право жить как он хочет, трудиться как он хочет, любить кого хочется, путешествовать куда хочет, принимать законы какие хочет, выбирать кого хочет, думать что хочет, говорить что хочет и т.д. А также имеет право поднять оружие против того, кто мешает ему в осуществлении этих прав.
Глухо звякнула круглая дверь. Сидевший на грелке вахтенный сделал попытку выпрямиться. Ударяясь о койки, к нам пробирался Шаповалов. «Самый спокойный человек на земле» – так охарактеризовал его еще Редькин. От себя скажу. Это удивительный, «штучный», что называется, человек – трудолюбивый, точный, внутренне наполненный и в высшем смысле старомодный. Пришедший сюда словно бы из середины позапрошлого века.
Валентин Петрович начал необычно:
— И неужели тебе не хочется компота, Владимир Георгиевич? Настоящего флотского компота, в котором ложка стоит?
Я понял не сразу. Всем было известно, что кок даже и не пытался варить компот, поскольку на «танцующей» из-за шторма плите он все равно разлился бы.
— Хочется, — ответил я недоверчиво.
— Так в чем же задержка? Батарея заряжена полностью, минута – и все условия будут созданы.
Командир предлагал погрузиться и, конечно, был прав. После трудного перехода, нескольких дней болтанки нужно было дать людям прийти в себя, побыть в спокойной обстановке.
— По местам стоять к погружению! — прогремела команда из давно молчавшего репродуктора. Отсек ожил мгновенно. Из-под матрацев и шинелей выскакивали «северяне» и становились у своих постов.
— В первом стоят по местам! — прокричал Володя Коваленко в воронку переговорной трубы.
Лодка клюнула носом вниз. Подошедший Вася Китаев включил эхолоты. Отсек наполнился равномерным стрекотом, словно работали десятки швейных машин. Минута, другая – и палуба, только что ходуном ходившая под ногами, начинает выравниваться, плавно покачиваясь. Разом прекращаются забортный вой ветра и удары волн о корпус.
Стрелка кренометра лишь изредка вздрагивает, поднимаясь до деления всего пять градусов. Неукротимые волны теперь ощутимы лишь верхним эхолотом, пускающим ультразвуковой луч вверх, к поверхности моря: на его розовой ленте поползла размашистая волнистая линия – отражение дыбящейся поверхности океана. Включены светильники. В иллюминаторах появился желтовато-зеленый фон. Лодка погружается все ниже.
И, наверное, так же, как в далекие времена, когда в обстановке томительного многодневного ожидания с наблюдательного пункта на мачте каравеллы Колумба внезапно донесся спасительный крик «Земля!», в первом отсеке «Северянки» вдруг прозвучал громовой возглас Василия Китаева: «Рыба!» Это самописец нижнего эхолота начертил на ленте расплывчатое коричневое пятно, формой отдаленно напоминающее небольшую ночную бабочку.
— Еще! Еще!
Все сгрудились у эхолота и пожирают глазами ленту, сплошь запятнанную «бабочками». «Северянка» уже на той же глубине, что и рыба! Холодный пот выступил у меня на лбу. Сейчас или никогда! Скорее к иллюминаторам!
Радаков впился в иллюминатор правого борта. Соловьев, накрывшись с головой меховой курткой, чтобы не мешал внутренний свет, прирос к иллюминатору левого борта, я замер у верхнего и вглядываюсь в слой воды над лодкой.
На бесконечном зеленом фоне то и дело вспыхивают в лучах светильников и проносятся к корме золотистые точки.
Беспомощно ткнулся в стекло увлекаемый течением крошечный малек с радужным брюшком. Отскочила, ударившись о борт, и засветилась голубоватым сиянием прозрачная медуза. Серебристым лунным серпом блеснула какая-то рыба Да ведь это селедка? Наконец-то мы встретились «лицом к лицу»! С трудом перевожу дух.
— Справа пятьдесят эхо! — бодро сообщают из центрального.
Это дежуривший у гидролокатора акустик Семин наконец услышал первый сигнал, отразившийся от подводною препятствия. Немедленно поворачиваем подлодку в сторону, указанную гидролокатором, и., врезаемся в скопление сельди. Об этом говорят ленты эхолотов, да мы и сами видим ее в иллюминаторы! Одна… две… пять… десять…
