Толь выдвигает другую версию целесообразности кровавой Шевардинской увертюры: «Главный предмет… при построении сего редута состоял в том, чтобы открыть настоящее направление неприятельских сил и, если возможно, главное намерение императора Наполеона». Версия также малоубедительная — для достижения этой цели — понять, куда назавтра двинется противник, — не нужно было класть в землю 5–6 тысяч солдат и офицеров. Между тем относительная слабость позиции слева была настолько очевидна, что направление возможного удара французов именно туда было для всех несомненно. А поэтому огромные жертвы на Шевардинском редуте были совершенно напрасны.
Следует прислушаться к мнению Барклая. В своем «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году» он писал, что после донесения Багратиона о непригодности Шевардина как крайне левого оборонительного пункта было «наконец решено, что в случае нападения неприятельского сей фланг отступит и станет между упомянутой высотой и деревней Семеновской. На сей предмет предписано было построение батарей и редутов. Я не постигал, почему сему движению надлежало исполниться по нападении неприятеля, а не заблаговременно. Вероятно потому, что генерал Беннигсен не желал себя опорочить, он выбрал позицию (у Шевардина. — Е. А.), и посему следовало пожертвовать 24-го (августа) от 6 до 7 тысяч храбрых воинов и 3 орудия»". Вероятно, Барклай, при всей его необъективности в отношении Беннигсена, прав — Шевардинский бой был ненужным для русской армии кровопролитием, той страшной ценой, которую армия заплатила ради поддержания репутации своего начальника штаба.
С объяснением Барклая перекликается трактовка этого эпизода Jl. Н. Толстым, который в романе «Война и мир» писал, что изначально «позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так, что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Войны». При этом Толстой прямо в романе дает схему, в которой показано, какими должны были быть, по соображению нашего командования, «предполагаемое расположение французов» и «предполагаемое расположение русских». Это и есть идея Беннигсена, о которой говорил Барклай. И «ежели бы, — пишет Толстой, — Наполеон не выехал вечером 24-го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции, и сражение произошло бы так, как мы ожидали». Но Наполеон, желая занять лучшую позицию перед битвой, решил устроить ее не на левом, а на правом берегу Колочи, а Шевардинский редут он «расценил как передовое укрепление, которое мешало ему хорошенько обозреть русские позиции и развернуть войска»14. Поэтому и было решено его захватить. Но при этом Наполеон не собирался с ходу атаковать всю русскую армию. Он не был готов к генеральному сражению даже на следующий день, 25 августа. В тот день он готовил войска к битве, провел две рекогносцировки и внимательно рассматривал русские позиции15.
Багратион не возражал против боя у Шевардина. В этот момент он был занят усилением позиций своей армии у Семеновского и Утицы, и всякая задержка противника была на руку его армии. Шевардинский бой он мог рассматривать как вариант Шёнграбена. Русские войска у Шевардина располагались таким образом: у самого Шевардина стоял отряд генерала А. И. Горчакова, который был здесь главным начальником, а за ним, ближе к Семеновскому, располагались 27-я дивизия Неверовского и дальше 2-я Кирасирская дивизия 2-й армии. Цепи егерей прикрывали Шевардинский редут как слева, так и справа от Ельни до реки Колочи, у деревни Алексинки. Всего в этом сражении с нашей стороны участвовали 11,4 тысячи человек. Больше половины из них легло тут костьми.
Французы, оттеснив арьергард Коновницына, вышли к Бородинскому полю и сразу же, под командованием самого Наполеона, атаковали Шевардинский редут, который, как уже сказано, мешал им удобно развернуть войска вдоль всей русской линии. В бой с нескольких направлений от Новой Смоленской дороги пошли войска маршала Даву — видно, такова была судьба Багратиона — все время сражаться с великим французским полководцем. Пехоту Даву поддерживала кавалерия Мюрата, а от Старой Смоленской дороги действовали польская пехота и кавалерия Понятовского — также противники Багратиону знакомые. У Наполеона было троекратное превосходство в силах, что в конечном счете и решило судьбу «Шевардинской увертюры». Но эта победа завоевателю далась нелегко.
Французы сразу сбили егерей, захватили стоявший напротив Шевардина Доронинский курган и начали с него интенсивный обстрел Шевардинского редута, уничтожая прислугу русских пушек. Артиллеристы, попавшие под обстрел, стали увозить пушки с позиций, подалась назад и дивизия Неверовского. Французы перешли в атаку и ворвались в редут, где захватили часть орудий. В это время русское командование ввело в бой резервы — кирасир и драгун, которые атаковали французских пехотинцев. Завязалось сражение русских кирасир и драгун с испанскими пехотинцами, польскими и французскими кавалеристами. Тут, в темноте, русские кирасиры, пользуясь внешним сходством своей униформы с саксонскими кирасирами, сумели обмануть французов, «назвав себя союзниками»16. Это позволило им внезапно атаковать противника и отбить несколько пушек. Редут переходил из рук в руки. Стемнело, бой продолжался по инерции.
Как вспоминал участник сражения Н. Б. Голицын, «здесь мне представилась ужасная картина обоюдного ожесточения, которой впоследствии нигде не встречал. Сражавшиеся батальоны, русские и французские, с растянутым фронтом, разделенные только крутым, но узким оврагом, который не позволял им действовать холодным оружием, подходили на самое близкое расстояние, открывали один по другому беглый огонь и продолжали эту убийственную перестрелку до тех пор, пока смерть не разметала рядов с обеих сторон. Еще разительнее стало это зрелище под вечер, когда ружейные выстрелы сверкали в темноте как молнии, сначала очень густо, потом реже и реже, покуда все утихло по недостатку сражающихся»17. Об ожесточении в этом бою вспоминал и французский офицер. Когда он «вступил одним из первых в редут, он нашел молодого офицера русской артиллерии, который еще находился там и защищался сломанной саблей; он потребовал от него сдаться, но этот последний не хотел, он нанес ему удар, который полностью его (русского. — Е. А.) обезоружил; тогда русский взял камень и хотел поразить нашего молодого человека, который не смог сломить его никаким другим способом, как убив его»18.
