«Что за бред ты несешь, — говорю я ему. — Я же вот он — живой!»
«Не знаю, — отвечает начальник охраны. — Вон вы в гробу лежите значит, умерли». Я опустил дверное стекло: действительно я в гробу лежу, а позади, насколько хватает глаз, машины стоят… и гул такой. Все сигналят, сигналят, требуют дорогу освободить. И все меня ругают, потому что знают, кого хоронят.
— Успокойся, это все нервы. Сестру недавно похоронили. Ты же понимаешь, вот и сон наподобие.
— Нет, — сказал он. — Про сестру ничего не говорили. Только про меня. И зло так, ругательно.
Жена услышала всхлипы, он заплакал.
— Скажи, за что они меня так не любят?
— Они тебя любят, любят, — бормотала жена и тихо поглаживала его вздрагивающую руку.
Телефонный звонок был непривычно громок. Жена вздрогнула. Несколько телефонных аппаратов стояло на низком плоском столе рядом с постелью мужа.
Звонок повторился трижды, и всякий раз она чувствовала, как еле заметно дрожит его рука.
— Я отвечу, — сказала жена.
Ей надо было обойти постель, чтобы поднять трубку.
— Не надо, я сам.
Она всегда удивлялась, как он безошибочно угадывал, какой именно аппарат звонит. Он поднял трубку и, не отрывая своей крупной головы от высокой подушки, приложил ее к уху:
— Я слушаю.
— Господин президент! — Жена узнала голос премьер-министра. — В столице переворот. Военный совет поручил мне сообщить, что вы низложены. Вам гарантируются… — Голос премьера сорвался на фальцет.
Пальцы разжались, и тяжелая, цвета слоновой кости телефонная трубка, потеряв опору, с грохотом обрушилась на пол. И там, на полу, слегка раскачиваясь с боку на бок, продолжала выкрикивать: «Господин президент, вы меня слышите, господин президент, Военный совет гарантирует, Военный совет…»
Она увидела, как мгновенно побелело и обескровилось его лицо.
— Врача! — закричала она истошно. — Врача!!!
Когда она очнулась, в спальне горел верхний свет, он был неярок, но все равно ей показалось, что свет давит на глаза. И противясь этому грузу, она зажмурилась и, лишь спустя мгновение, открыла их. Очертания предметов стали медленно обретать свои контуры. Несколько человек в белых халатах и еще четверо в военной форме.
— Что с ним? — Губы не слушались. Она сделала над собой усилие и повторила вопрос: — Что с ним?
Лечащий врач президента обернулся, по его лицу было трудно понять, услышал ли он ее слова или какой-то иной звук насторожил его. Он подошел к ней. Врач был слишком высок, она увидела, как он опустился на колено, взял ее руки в свои. Лицо врача исказила гримаса, глаза заморгали, и она почувствовала, как на ее руку стали падать слезы: одна, вторая… А потом они потекли по лицу разом, и он стал вытирать их тыльной стороной руки.
— Он умер, — прошептал врач. — Не мучаясь, мгновенно. Они опоздали.
Кто такие опоздавшие они, жена не поняла. Ей почудилось, что откуда-то свысока на нее опускается покрывало и она проваливается в сон.
Последнее, что она услышала, — отрывистый стук молотка, доносящийся снизу. И как ответ на этот стук — мысль, промелькнувшая в голове: «Надо предупредить, чтоб не разбили посуду, когда начнут паковать вещи».
Когда рукопись уже готовилась к печати, в последний день уходящего года произошло главное событие десятилетия — первый президент России Борис Ельцин подал в отставку.
Обращаясь к нации Ельцин произнес финальную фразу своего правления:
— Я ухожу.
Он ушел досрочно. Для меня это не было неожиданностью, я это событие детально описал, как наиболее возможный вариант, с точностью указав срок, когда это произойдет.
Данные слова не рецидив самовосхищения прозорливостью, отнюдь. Ситуационный рисунок, разыгранный по всем правилам политической интриги, требовал финального аккорда. И найти ему место оставалось лишь делом техники.
Наилучший вариант — последний день года, хотя и достаточно жестокий для политических оппонентов, испорчены праздники, рождественские каникулы, ку-ку!
Ясно было одно: если замысел угадан нами правильно, он должен полугодовую дистанцию (а до президентских выборов согласно Конституции полгода) разделить пополам. Только тогда замысел давал выигрыш: конкуренты не успевали мобилизоваться, а квартальный итог экономического неблагополучия еще не подведен. Все так и произошло.
Хотел ли этого Ельцин? Вряд ли. Давление было вкрадчивым, настойчивым и массированным.
Когда Ельцин приехал 28 декабря в Кремль, чтобы вручить награды генералам, отличившимся в чеченской войне, — это был заупрямившийся Ельцин, не желающий уходить. Он прибыл в Кремль, чтобы еще раз подтвердить, кто Верховный главнокомандующий.
Досрочное отречение Ельцина, конечно же, часть пиаровского замысла с четким разделением обязанностей в команде: «Мы — Глеб Павловский, Игорь Шабдурасулов, возможно, Юмашев и еще три- пять человек — раскручиваем черный пиар, по максимуму дискредитируем политических противников, при этом поддерживаем наших возможных оппонентов в будущем, но сейчас — наших союзников, которые с другого фланга атакуют нашего общего противника блок «Отечество — Вся Россия» (речь идет о «Союзе правых сил»).
Ну а вы — вторая часть команды, куда входит, конечно же, младшая дочь президента, врачи, Семья и, как тень, там и тут, Борис Абрамович Березовский — убеждаете Ельцина, что досрочное отречение лишь повысит его историческую значимость. Плюс минус пять месяцев в ту или иную сторону, уже ничего не меняет. А тут блистательный финал: в новое тысячелетие с новым президентом. А для экс-президента в звучную российскую историю с чистой совестью. Сохранив до последней минуты образ непредсказуемого политика, который в 1991 году, взгромоздившись на танк, зачитал свой первый указ, а закончил собственную эпоху отречением, подписанным не в железнодорожном вагоне, пусть даже царского поезда, а в своей главной резиденции, в окружении регалий власти — в Кремле.
Браво, режиссеры, браво! Спектакль был поставлен профессионально и получил высококлассное завершение.
А теперь, отрешившись от ажиотажности, попробуем заглянуть внутрь «черного ящика», который мы предположительно обнаружили на месте личной драмы.
Не было ни одного адресата, к которому обращались журналисты в этот взвинченный день, в новогоднюю ночь, который бы высказал сожаление в связи с досрочным уходом Ельцина.
Не было ни одного политика, который бы не одобрил этого президентского решения и не назвал бы его правильным. Мы исключаем холопский визг недавних подчиненных, назвавших решение президента гениальным, сверпрозорливым, решением великого человека.
