Советская действительность раздражала меня на каждом шагу. Я не мог без злости и омерзения ни читать советские газеты, полные лжи, ни слушать советское радио. Я также не мог удерживать себя от комментариев всего этого. Мои невольные антисоветские реплики люди замечали, обсуждали, а кому было надо — суммировали. Арест за «антисоветскую агитацию» был не за горами. Надо было бежать этим летом.
Напротив моего дома находился Дом Культуры Офицеров. Проходя однажды мимо этого дома, я заметил объявление: «Продаются нереализованные путевки в военные турбазы на Черном море». Я зашел внутрь и сразу купил две путевки по 75 рублей каждая. Одна путевка была в Сочи, с 5 по 25 мая. Другая — в Сухуми, с 28 по 18 июня. Обычно, путевок в Сочи или Сухуми не то что летом, но и зимой не достать, тем более — в военную турбазу, где условия лучше, чем в гражданской. Что это было: «невыполнение плана по реализации путевок», «левые путевки» или что другое — я не знаю. До отъезда я закончил все свои три работы. Это было необходимо на будущее, чтобы не оставлять позади себя врагов.
Мои лекции на курсах кончились в апреле месяце. Программы для Швейного Объединения я внедрил в производство к 1 мая. Согласно требования Кодекса о труде, я подал заявление об увольнении ровно за две недели до ухода. За 1,5 года бережливой жизни у меня было скоплено 500 рублей. После внедрения программ в Швейном Объединении я получил еще 400 рублей и в общей сложности у меня набралось 900 рублей. Я еще никогда не имел так много денег с тех пор, как начал работать инженером, хотя нигде не работающие стиляги с Невского, — сыновья коммунистических боссов, носят кольца на своих пальцах стоимостью в 900 рублей каждое.
С этих денег я мог себе кое-что позволить. Я купил подарок Ире и пригласил ее в ресторан, но ни слова не сказал о том, что мы расстаемся надолго. Ира в тот день торопилась по своим делам и вечер оказался скомканным.
Когда я садился в самолет, улетающий в Сочи, я думал, что у меня впереди так много времени и так много денег, как никогда еще не было. Я думал, что смогу спокойно и не торопясь отдохнуть, найти решение своим проблемам и у меня еще останется лишнее время.
Май в том году оказался хорошим: сухим и солнечным Я упивался воздухом, зеленью, покоем. В комнате нас было 5 человек, все кроме меня, — военные.
— Простите, можно вас спросить: вам не жалко денег на клубнику, которую вы покупаете каждый день, ведь она дорогая? — спросил меня один майор.
— А вам не жалко денег на водку, которую вы каждый день пьете? — в свою очередь спросил я. — Водка в 4 раза дороже клубники!
Своим ответом я поставил майора в тупик. Ему никогда в голову не приходило, что водку можно равнять с какой-то там клубникой. После этого, он стал дичиться меня, также как и его приятели.
От всяких туристских походов и восхождений на гору мне удалось уклониться из-за болезни сердца и я всецело отдался прогулкам вдоль моря и раздумьям. Я знал точно, что совершу побег этим летом, но еще не знал как и на чем совершу этот побег. Это мне предстояло еще решить. Я надеялся, что отдых, море, солнце и воздух дадут новые силы моему уставшему мозгу и он что-нибудь придумает.
В первую же неделю после приезда в Сочи, я зашел в спортивный магазин и спросил нет ли у них надувных лодок.
— У нас нет, но я знаю, что лодки были в Лазаревском.
Если хотите, я позвоню туда?
— Позвоните, пожалуйста.
Переговорив с Лазаревским, продавец сообщил мне, что там осталась одна лодка, которую я смогу купить, если приеду до обеда. В тот же день я купил эту лодку, привез ее в Сочи и сдал в камеру хранения турбазы.
Теперь я имел возможность строить планы побега более реально. Мои проблемы конкретизировались: найти на побережье Черного моря подходящее место для старта на лодке и изобрести какой-то способ крепления на моей надувной лодке паруса.
Вскоре после моего переезда в Сухумскую турбазу случай подсказал мне технику осуществления старта с берега. Там в одной со мной комнате жил полковник запаса, с которым мы незаметно сошлись. Начало нашей дружбе положила 6-ти дневная война, услышав о которой мы оба стали сочувствовать Израилю, хотя оба не были евреями. Оказалось, что и в других вопросах мы одинаково стоим на позициях справедливости. Мы стали бывать вместе на пляже и в один прекрасный день, когда полковник загорал на своем надувном матраце, я предложил покатать его на этом же матраце, привязав веревкой к своему поясу. Он согласился. Мы нашли веревку. Я привязал один ее конец к своему поясу, а другой, в виде петли, дал ему в руки. И мы поплыли. К моему удивлению, я почти не ощущал никакой тяжести, когда плыл по морю и буксировал за собой матрац с человеком на нем. Ему забава понравилась, мне — тоже. Постепенно я начал плавать часами вдоль берега, взад и вперед, таская на буксире матрац с полковником. «Также точно я могу положить на матрац мою лодку в собранном виде и все мои вещи и отбуксировать все в нейтральные воды, — а там уже и лодку надуть», — подумал я. Развивая мысль дальше, я подумал, что мог бы все свои вещи не «положить» на матрац, а «подвесить» под матрацем, что сделало бы его менее заметным. «Один матрац, без вещей и без человека, — думал я, — во-первых, плоский, а во-вторых, синий — под цвет воды, и потому мало заметен. Сам я буду плыть в маске и трубке и создастся впечатление, что плавает пустой, бесхозный матрац. Солидный корабль или самолет, если даже и увидит его, не позарится просто на матрац».
После такого решения проблемы старта с берега, сам собой напрашивался и район старта: побережье в Коктебеле у подножья горы Кара-Даг. Всем известно, что этот район — излюбленное место отдыха туристов. Поэтому никому не покажется странным, если я приду туда с большим рюкзаком. В рюкзак я могу положить и лодку и матрац. Придя на место старта, я надую матрац, сложу на него все свои вещи и стану буксировать его вокруг Кара-Дага. Это тоже не будет очень странным, так как за Кара-Дагом находится Крымское Приморье, и я вполне мог бы направляться именно туда. На самом деле я туда не поплыву. Я остановлюсь где-нибудь посредине между Коктебелем и Крымским Приморьем, где никогда не бывает никаких туристов, просто потому, что им не доплыть туда, а пройти по берегу невозможно, и буду ждать темноты. С наступлением темноты, я переверну матрац так, чтобы мои вещи повисли под ним, и направлюсь на юг, ориентируясь по ярко красной звезде «Глаз Скорпиона». К утру я буду находиться близко к нейтральным водам, где надую лодку и пойду дальше под парусом. В любом случае там меня подхватит попутное течение и понесет к свободе, хотя расстояние до свободы будет в 20 раз больше, чем было в Батуми. Мне предстояло пересечь Черное море и проплыть при этом 350 километров. Морское течение, как я знал из лоции, было направлено вблизи Коктебеля в сторону турецких берегов и являлось частью окружности, которую описывало это течение, омывая против часовой стрелки всю восточную половину Черного моря. В западной половине Черного моря имелась другая, симметричная окружность, где течение было направлено также против часовой стрелки. В середине моря две ветви течений шли параллельно одна другой, но в противоположные стороны. Если бы я оказался в струе восточной ветви течения, то стал бы двигаться в сторону Турции со скоростью 0,5 узла. Иными словами, это течение донесло бы даже неуправляемую лодку до турецких берегов за 15 суток, конечно, при условии, что за это время ее бы не обнаружил советский патруль.
