Ознакомительная версия.
В час смерти у них не было покаяния. Но от кого они могли его получить? Сначала мы, танкисты, стоявшие рядом с врачом возле умирающих, разговаривая с ними, пытались их успокоить. Уже одно слово утешения может смягчить страх и отчаяние перед неминуемой смертью. Телесным контактом, держа руку умирающего, мы их успокаивали и ободряли, говоря, что не все еще потеряно, все будет хорошо, чтобы таким образом облегчить боль и оттянуть смерть. Мы видели смерть и были бессильны перед ней. Может быть, полевой священник мог бы чего-нибудь посоветовать, но его не было. Существовал ли такой вообще в нашей части? Старшие товарищи рассказывали о впечатляющем молебне под Гомелем в 1941 году. Но когда я служил в дивизии, то священников уже никогда не видел. Могли ли вообще утешить священники моей евангелической церкви, которые на службе в мои школьные годы и во время уроков для подлежащих конфирмации говорили постоянно о том, что мы живем в смерти, и неотделимы от нее, проповедовали о воскрешении и вечной жизни?
О том, что наш танк во время быстрого возвращения снова повредил двигатель, из-за чего командир вынужден был пересесть в другой танк и вскоре погиб, я уже рассказывал, так же как и об отъезде Руди Лотце на танке в направлении Белых Руин замка Станка, где он погиб. Всегда, когда я мысленно возвращаюсь к этим переживаниям, ужас этой страшной войны вновь встает перед моими глазами.
Перед другой атакой, 2 июня 1944 года по радио я слышал вызов врача к нашему прежнему командируэскадрона, который к тому времени получил должность полкового адъютанта. Когда он сидел на своем танке и читал только что полученное письмо от жены, поблизости от него разорвался снаряд. Мелкий осколок через глаз попал в мозг, и этого было достаточно для (геройской) смерти! Незадолго до того он получил почетную пряжку к Железному кресту, недавно введенную награду, предшествующую Рыцарскому кресту, который он, несомненно, заслужил. При вручении ордена он использовал известную формулировку: «Эта награда вручается вам за заслуги и находящегося под вашим командованием подразделения. В ней принимали участие все из 12-го эскадрона». После вручения ордена 12-й эскадрон в последний раз собрался вместе с этим замечательным офицером на маленький праздник под деревьями фруктового сада. Строгая, но хорошая танковая подготовка уже описывалась. В бою он был первоклассным начальником, который очень осмотрительно управлял танками своего эскадрона: «Внимание, 1232 на 2 часа стоит русская противотанковая пушка. 1224, идите левее, там местность лучше».
Дальнейшее событие в моей военной «карьере» произошло немного позже, 30 июня 1944 года. Во время отдыха на эскадронном празднике наше подразделение разместилось на траве. Перед ним стоял унтер-офицер, еще один солдат и я. У каждого солдата в руках был стакан или кружка, наполненные 38-градусным шнапсом «Нордхойзер». Нам троим дали сначала по головке чеснока с чашкой, наполненной солью. Все это мы должны были сразу съесть и запить шнапсом из малой пивной кружки. Так мы отмечали наше повышение. Унтер-офицер становился вахмиром, а я и мой сосед — унтер-офицерами. После этого начался эскадронный праздник, на котором наливали только шнапс, и все солдаты пили его как воду. После этого у меня еще два дня кружилась голова. Потом тридцать лет я не мог выносить запаха этого шнапса, не то чтобы его пить.
Прежде чем меня, совершенно пьяного, отнесли к месту сна, я еще отметил возвращение из отпуска санитара-ефрейтора, который по «особым обстоятельствам» ездил на помолвку. Его так накачали алкоголем, что он в момент свалился, словно срубленное дерево. Моментально нашли где-то белую простыню, накрыли его, а по углам зажгли четыре свечи. Так символически его похоронили. Так тесно иногда переплетались чудачества и реальность.
Вскоре после 20 июля 1944 года мы заслушали приказ о неудавшемся покушении на Гитлера. Война могла бы, наверное, уже закончиться. К раздвоенности между долгом и совестью теперь добавилась еще и ненависть к режиму, который продолжал нас крепко удерживать. Но поскольку это покушение не удалось и мы находились в суматохе войны, быстро прояснилось горькое положение простого солдата: боевые действия были определяющими, и поэтому вскоре снова распространилось безразличие к политической обстановке. Едва ли у кого-нибудь из моих товарищей была мысль, что нас послал на эту войну преступный режим, и многие считали, что они защищают не гитлеровский режим, а родину. У нас было так, как об этом написал Г. Бенн: «Я взял судьбу моего поколения на себя, не спрашивая, добрая она или злая, несет ли она славу или уничтожение». Гораздо больше нам досаждало распоряжение, в соответствии с которым теперь в Вермахте тоже вводилось приветствие поднятой рукой, то есть не как прежде, когда руку прикладывали к головному убору. Теперь для нас, как в войсках СС, вводилось единое «немецкое приветствие». Это уравнивание с носившими якобы солдатскую форму войсками СС хотя было очень незначительным аспектом, меня особенно огорчало, так как я гордился приветствием прусских солдат, таким, каким я его знал и которым приветствовали друг друга до меня поколения прусских солдат.
После тяжелых сражений наш эскадрон был отведен на окраину Ясс. Там даже еще ходил трамвай, и общественным транспортом можно было добраться почти до линии фронта. Мы же, наоборот, ехали с фронта на танке и останавливались возле солдатского санатория. Усталые и грязные, мы спрыгивали с танка, чтобы в солдатском санатории выпить несколько кружек пива. В перерывах между боями мы видели крестьян, которые, не обращая никакого внимания на военные действия, обрабатывали свои поля. Во время такого краткого перерыва ко мне подошел отличившийся во многих атаках и награжденный Железным крестом I класса обер-вахмистр, которого вскоре должны были откомандировать в офицерскую школу. Он спросил меня, не могу ли я немного помочь ему по истории. Теперь абитуриент, который из-за своего школьного образования во время службы рекрутом считался неполноценным солдатом и должен был так часто выполнять команду «лечь-встать», был освобожден от служебных формальностей и произведен в преподаватели истории.
После смерти нашего бывшего командира эскадрона меня откомандировали сфотографировать могилы погибших солдат нашего эскадрона, похороненных на кладбище героев под Яссами. Там еще был художник, делавший надписи на скромных деревянных крестах. В руке он держал длинный список фамилий. Он аккуратно писал их на крестах, которые затем втыкали в землю у изголовья могил. После этого я фотографировал могилы, украшенные крестами и цветами. Лишь две пленки времен моей солдатской службы оказались потерянными. Мне очень жаль, что одна из них была с теми снимками.
Ознакомительная версия.
