— Да ну!
— Вот так Нюрка!
— А нам ни слова. Тоже подружка.
— Всех-то разве возьмут? А одна, может, и пройду. Не дуйтесь. Чего раньше времени. Еще и совсем не ответят. Мало ль охотников. Только маме моей не проговоритесь.
— Что ты…
Вдруг Вера сорвалась с места, взялась за угол стола, скомандовала: «А ну, берись!» и вот уже стол придвинут к стене, а посреди комнаты образовалась небольшая площадка. Вера встала на пятачке, притопнула:
— Давай, Степа, подгорную.
Лихо играл Степан. Лихо плясали девчата. До полного изнеможения стучали каблуками в старые половицы. С удалым задором и даже с яростью, словно топтали свою невзгоду и печаль.
До вторых петухов в доме Веры горел огонь. Гости расходились не спеша.
— Пора и мне, — лениво проговорил Степан. — В кошеве отосплюсь.
— Оставайся. Я уйду к маме на печку, а ты ложись на кровать.
Степан окинул взглядом нарядную пышную постель с целой горой подушек.
— Ладно. Уговорила.
Вера убрала со стола, приготовила постель. Пожелала гостю спокойной ночи. А он вместо традиционного ответа вдруг спросил:
— Ты долго жила с мужем?
Она вздрогнула. Скользнула по его лицу пытливым взглядом.
— Нет, всего два месяца.
— Где он сейчас?
— Воюет.
— На побывку домой не обещается?
— Что ты. Теперь только по ранению домой отпускают.
— Всяко бывает. Пишет-то часто?
— Прежде часто. Теперь нет. Давно не было. Последний раз прислал из-под… — умолкла на полуслове, соображая. Вдруг вспомнился сегодняшний разговор в сельсовете, неприязненный взгляд лейтенанта. Вера приложила левую руку к груди. — А ты почему о нем расспрашиваешь? Что-нибудь случилось? Да? Ну говори же… Говори… Пожалуйста…
— Да нет. — Степан смущенно потупился. — Просто так, поинтересовался…
— Врешь! — Шагнула к нему. В глазах сверкнули слезы. Голос задрожал. — Думаешь, я глупенькая? Ничего не понимаю? Все понимаю. Врешь ты. Врешь!
— Вру, — сердито отрубил Степан и встал. Заговорил медленно, тихо, натянутым голосом. — Не хотел праздник портить. А если хочешь знать правду… Знай… Твой муж — предатель. Дезертир. С передовой бежал. Если не поймают — скоро сюда заявится.
— Ой!.. — вскрикнула она и отшатнулась. Закрыла руками лицо. Глухо застонала, раскачиваясь из стороны в сторону…
— Вера! — окликнул он. — Послушай, Вера.
Она опустила руки, и Степан поразился происшедшей в ней перемене.
— Да ты что… ты что? — только и смог сказать он.
А она вдруг кинула ему на плечи руки, беспомощно ткнулась лицом в грудь и зарыдала.
— Успокойся, Вера. Не надо. Перестань. Да перестань же. Ну? Прошу тебя.
Степан растерянно огляделся по сторонам. Где-то он видел кувшин с водой. Дать бы ей испить. Хотел усадить ее на стул. Но она вцепилась в гимнастерку, никак не оторвешь.
— Глупая. Какая ты глупая, — успокаивал ее Степан. — О чем плачешь? О чем? Ведь не ты дезертировала. Да и какой он тебе муж? Без году неделя. Подумаешь. Ну, хватит, хватит. Кому говорят…
Он долго еще утешал ее. Успокаиваясь, она плакала все тише и тише и наконец совсем умолкла, только время от времени вздрагивала всем телом и по-детски жалобно всхлипывала. Степан приподнял ее голову, стер слезы со щек и не удержался — поцеловал в закрытый глаз. Почувствовав под губами слабый трепет ресниц, обнял ее крепче и стал жадно целовать в щеки, в глаза, в губы. Вера не отвечала на его поцелуи. Верхняя пуговица блузки расстегнулась, обнажив налитые упругие груди и глубокую ложбинку между ними. Степан не сдержался и поцеловал эту ложбинку. Обмякшее Верино тело мгновенно стало пружинистым и сильным. Резким движением она отстранилась от Степана, прикрыла ладонью грудь.
— Не надо. Не трогай меня. Ты мне нравишься. Ты хороший… Но я не хочу так. Если ты ради этого… Только для этого…
— Что ты, Верочка. Прости, если обидел. Как-то само собой получилось. Не сердись…
— Все равно… — она покачала головой. — Не надо так.
Подошла к комоду. Заглянула в зеркальце. Машинально пригладила волосы, застегнула блузку.
— Ложись спать.
— Чего уж ложиться. Пятый час. Поеду. Дорогой отосплюсь.
— Поспал бы хоть немного.
— Да нет, поеду.
Она не удерживала. Степан оделся. Пожал руку заплаканной имениннице и ушел.
4.
От бессонницы и бражки шумело в голове. Во рту было горячо и горько. Ноги слушались плохо. Мысли путались.
Но вот мороз сцапал Степана ледяными лапищами, дохнул за воротник колючим холодом и сразу согнал и хмель, и сонливость. Ноги зашагали проворнее, в голове прояснилось.
На колхозной конюшне — сонная тишина. Сторожа Степан обнаружил спящим за горячей печкой в сторожке. Вдвоем они быстро запрягли каурого райкомовского мерина. Пожелав старику счастливо дозоревать, Степан выехал на пустынную белую улицу деревни.
Каурка затрусил нешибкой рысью. Маленькая кошевка легко скользила по накатанной дороге. Промерзший снег тонко пел под полозьями.
Степан поднял воротник тулупа, повернул к ветру спиной и задумался. Прожитый день оказался полным неожиданностей. Было над чем поразмыслить. «Неладно у нас получилось с Верой. Надо было поговорить до вечеринки. Но тогда все именины — по боку. И так ей этот праздник на всю жизнь запомнится. Бедная. А как плакала. Вот сволочь этот ее муженек. Странно все-таки устроена жизнь. Человек думает, что он сам хозяин своей судьбы, а на деле иное получается. Люди связаны друг с другом тысячами невидимых нитей. И они так запутаны. Я никогда не видел этого Федора, а ненавижу его. И не только потому, что он дезертир, а и потому, что он принес ей горе. Она замечательная. Искренняя, честная и… красивая. А губы соленые. Это от слез. Наверное, я ее люблю. Надо было остаться, утром поговорили бы по душам. Тяжело ей. А что впереди? Поймают его, не поймают — все равно ей не легче. Может быть, Шамов прав. Жена дезертира и — комсорг. Снимать ее не за что и оставлять нельзя».
Борька Лазарев встретил Степана на крыльце и вместо привета выпалил:
— Кораблева сюда раз пять звонила. Говорит, ты очень нужен Василь Иванычу. Звони ему.
— Чего звонить. Отведи лошадь на конюшню, а я прямо к нему.
Когда Степан вошел в кабинет, Рыбаков что-то писал. Увидев вошедшего, нахмурился. Широко расставленные глаза блеснули недобрым огнем. Смахнув со лба прядь волос, спросил:
— Пришел?
— Пришел. — Степан растерянно улыбнулся.
— Садись. Рассказывай.
— О чем? — встревожился Степан.
— Ты же в «Колосе» был?
— Да. — Степан неловко присел на стул. Обтер потные ладони о галифе. Ему нестерпимо захотелось курить, но он не решался спросить разрешения. Зазвонил телефон. Василий Иванович долго разговаривал с директором Рачевской МТС о семенах, запчастях и еще о чем-то. Занятый собственными мыслями, Степан не прислушивался к разговору и не понял, что к нему относится вопрос Рыбакова: «Ну так как?» И только когда Василий Иванович спросил: «Задремал, что ли?» — парень опомнился, виновато пробормотал:
