Политика де Шуазёля вмещалась в двух строчках: «Воевать с Англией и победить ее. Сохранить независимость Пруссии, так, чтобы обезопасить себя от амбициозных планов Австрии и России».[110] Бель-Иль, наоборот, стремился к сепаратному миру с Англией. «Маршал восхищался англичанами, говорил, что они храбры, любят своего короля, что как только на них нападают, раздоры внутри страны прекращаются, царит патриотический дух, и все выполняют приказы Вестминстерского дворца».[111]
Как и многие другие, граф Сен-Жермен занимался морской коммерцией и был заинтересован в делах одной английской морской компании. «Аккерман» — корабль, перевозивший груз, в котором у графа был финансовый интерес, был захвачен 8 марта 1759 года французским кораблем-корсаром «Мародер» под командованием дюнкеркского капитана Тивье-Леклера. Суд в дюнкеркском адмиралтействе признал добычу законной и оценил ее в 800 тысяч ливров. Дюнкеркская компания Эмери и К° опротестовала решение суда, и дело было передано в королевский Совет.[112] К весне 1760 года дело все еще оставалось нерешенным. Граф Сен-Жермен обратился к госпоже де Помпадур с просьбой повлиять на снятие эмбарго с корабля, от которого он ждал 50 тысяч экю прибыли. Но в условиях продолжавшейся уже больше трех лет войны между Англией, Францией, Австрией, Пруссией и Россией, которую по ее завершении назовут Семилетней, это было невозможно.
Тем временем, 25 ноября 1759 года, фельдмаршал Соединенных Провинций, опекун молодого штатгальтера[113] Вильгельма V, герцог Людвиг Брауншвейгский[114] передал графу д’Аффри (представителю Франции в Гааге, дипломату по случаю и военному по профессии) заявление, за подписью британского статс-секретаря графа Холдернесса и прусского посла в Лондоне барона Книпхаузена, с целью «заверить, от имени и по поручению их прусской и британской Величеств в стремлении лондонского и берлинского дворов к восстановлению мира».[115]
В это же время посол Мальты в Париже — бальи Фрулэ, пришел к герцогу Шуазёлю и принес ему письмо от прусского короля Фридриха II,[116] содержащее просьбу принять барона Эдельсхайма, которому было поручено тайно передать мирные предложения:[117] «Надеюсь, дорогой бальи, что мое поручение не будет Вам неприятным. Вы можете ощутить его большое значение для всех воюющих сторон. Мир — вот о чем кричит Европа, но амбиции глухи». Господин де Шуазёль отклонил предложения, как он сам написал об этом Вольтеру: «Мы не воюем с прусским королем, поэтому нам нельзя заключить с ним сепаратный мир. Пусть его враги и его союзники заключают этот мир, но не мы».[118] В другом письме к Вольтеру, объясняя свои действия, Шуазёль выразился откровеннее: «Пусть Фридрих II не думает, что мы такие дураки, и поверим в махинации Гааги. Лучшее, что мы можем делать, это казаться дураками, поскольку дурацкий вид — самое подходящее для побежденных».[119]
Подготовительные маневры к заключению сепаратного мира тайно искали все воюющие стороны. Причем использовали для этого все средства, подчас весьма неожиданные и экстраординарные. Только интересы их в предполагаемом мирном договоре были диаметрально противоположными, отсюда и острота интриг, и тон писем.
Некий Краммонт или Граммон, проживающий в Париже шотландец, получил письмо из Лондона через Брюссель, в котором говорилось, что два английских статс-секретаря, герцог Ньюкасл и лорд Гранвиль (Чарльз Форонсхед), предлагали заключить сепаратный мир. Госпожа де Помпадур показала это письмо графу Сен-Жермену, при маршале Бель-Иль, который разделял ее взгляды,[120] и попросила Сен-Жермена ознакомить с этим документом Шуазёля.
Таким образом, по-видимому, имели место неофициальные беседы между мадам де Помпадур, Сен-Жерменом, Бель-Илем и королем. Если предположить, что информация в письме из Лондона была подлинной, то для Людовика и мадам де Помпадур особенно интересным было бы знать, были ли Ньюкасл и Гранвилл достаточно сильны, чтобы одержать победу. Действительно, Ньюкасл был в это время премьер-министром Англии, однако министром иностранных дел его кабинета был могущественный Уильям Питт, заслуживший репутацию человека, ведущего свою страну к победе над Францией, и он никак не мог желать прекращения войны до тех пор, пока французы не будут полностью разгромлены. Правительство представляло собой ту сторону коалиции, которая выступала за решительную борьбу. И хотя в Англии, как и во Франции, окончательная власть принадлежала королю, однако создавалось впечатление, что Георг II, сильно зависевший, как и его отец, от поддержки вигов и к тому же приближавшийся к концу дней своих, не рискнет проявить инициативу и поступить наперекор полученному совету.
В этих-то приватных беседах и было решено, что Сен-Жермен, хотя и не француз, в интересах Франции должен поехать в Нидерланды и, используя свое знакомство с генералом Джозефом Йорком, которого он знал со времени своего пребывания в Англии и который теперь был британским послом в Гааге, нанести ему визит и сообщить, что король Людовик хочет мира, а также узнать, согласятся ли с этим министры Его Британского Величества.
Очевидно, было решено также ничего не говорить Шуазёлю заранее, а подождать, пока Сен-Жермен не сообщит что-нибудь позитивное. Если бы Сен-Жермен мог с неоспоримой очевидностью представить, что мир с Англией был вполне достижим, Шуазёль был бы вынужден либо поддержать его, либо подать в отставку. Мадам де Помпадур, вероятно, надеялась, что он выберет первый путь или встанет на их сторону.
Должно быть, именно в это время было написано письмо прусского поверенного в делах в Гааге Бруно фон Хеллена королю Фридриху II. Письмо это написано на французском языке, так как это был язык дипломатии, и так как Фридрих не привык пользоваться сам каким-либо другим языком и не позволял другим обращаться к себе иначе, чем по-французски:[121]
«Гаага, 8 января 1760 г.
Сир,
Почта из Гамбурга еще не прибыла. До моего слуха дошла информация, что в Париже есть один человек, и роль, которую он сыграл, возможно, заслуживает того, чтобы я доложил Вашему Величеству то, что я смог узнать о нем. Это типичный авантюрист, который жил в Германии и Англии под именем графа Сен-Жермена, он блестяще играет на скрипке, он также оказывает влияние из-за кулис и этим обижает одну влиятельную персону. Он проживает в Париже у английского банкира по имени Селвин. Ваше Величество, возможно, слышало об этом человеке. В настоящее время этот граф, по-видимому, играет большую роль при Версальском дворе, входя в число приближенных советников короля и маркизы (де Помпадур), и меня уверяли, что все министры не просто проявляют по отношению к нему учтивость как к фавориту своего хозяина — короля, а часто даже спрашивают его советов. Трудно понять, чем он заслужил такую чрезвычайную благосклонность, но похоже, что он внушил королю и фаворитке веру в то, что мог передать им в дар философский камень. Слабость монарха, да и просто его любопытство по отношению к естественной истории, а также скупость маркизы делают это вполне вероятным; более того, по-видимому, он действительно передал королю Франции некоторые любопытные открытия, которые сделал в области химии, и среди прочих, — секрет, как сделать краски стойкими. Как бы там ни было, этот человек привык выражать свои чувства французским министрам чрезвычайно откровенно. Он часто повторяет, что они совершили величайшее безумство, разорвав отношения с Вашим Величеством и вступив в войну на континенте. Он советует им готовиться к заключению мира. Вообще он делает вид, что восхищается Вашим Величеством. Когда поступили сообщения о двух крупных поражениях в кампании против русских, он удовольствовался тем, что сказа! что Ваше Величество скоро все восстановит, — впоследствии это подтвердилось, — и что никто не увидит более продвижения вперед врагов Вашего Величества. Похоже, что он имел отношение к падению последнего генерального инспектора, или по крайней мере в это можно почти поверить, судя по письму, которое он написал своим друзьям: «Я сдержал мое обещание — Силуэтт, этот палач Франции, дискредитирован. Пока для короля».
